Светлана Олеговна этой новостью решила простимулировать меня на победу. Думала, что если передо мной на горизонте будет маячить не только медаль, но и такая возможность. Я выложусь не на сто, а на двести процентов. Но она прогадала... Чем ближе заветная дата, тем больше у меня сомнений. Ах, почему у меня нет брата или сестры!? Почему папа так и не решился завести новые отношения? Так мне было бы гораздо проще, я бы не чувствовала себя предательницей, оставляющей пожилого родителя в одиночестве, да еще и в такое время, когда проблемы сыплются на него как из рога изобилия. Снова всплыли новые обстоятельства, касающиеся папиного дела и суд опять отложили. Я очень хотела присутствовать, но в день его суда, я буду представлять обязательную программу.
Наблюдаю как пенка поднимается к горлышку турки и отставляю ее с огня, гашу конфорку. Нет уж, сварю его правильно, до третьего поднятия пенки, быть может напиток сваренный по всем правилам придется мне по душе и я рискну наконец изменить своим вкусовым пристрастиям. Пламя вспыхивает и через несколько секунд кофейная пенка начинает подниматься снова.
— Доброе утро, доченька! — Папа заходит на кухню, какой-то новой шаркающей походкой. Седые виски взлохмачены, под глазами залегли темные круги, морщины стали глубже, а взгляд тусклее. Вглядываюсь в родное лицо и понимаю, насколько сильно он сдал за последние несколько месяцев. — Ты, я смотрю, прямо жаворонком стала! Чего снова подскочила в такую рань?
Шипение убегающего кофе разносится по кухне. Быстро отставляю турку с погасшей конфорки.
— Я блинчики Тимору обещала, вот и встала пораньше. — Тянусь за губкой, чтобы протереть залитую кофе поверхность.
Папа мягко отстраняет мою руку.
— Обожжёшься. Пусть немного остынет, — говорит он и открывает холодильник.
— Пап! Что тебе приготовить? Хочешь сырники? Я быстро, — подхожу к холодильнику и вынимаю из него упаковку творога. Попа снова отстраняет меня.
— Не надо. Не суетись. Сделай мне пару бутербродов с сыром, и я пойду.
— Куда, пап?
— На работу, — улыбается он.
— Пап! Я ничего не понимаю! Тебя же отстранили от работы… Но ты все равно пропадаешь где-то с раннего утра и до поздней ночи.
— Ульяш, сядь, пожалуйста. — Папа смотрит на стол, на котором лежит открытый блокнот с тремя именами, выписанными в столбик. Поднимает на меня глаза. — Даже не думай сомневаться, дочка! Если тебе выпадет такой шанс. Не отказывайся! Ни ради меня, ведь я уже старый и жить мне осталось всего ничего, а у тебя вся жизнь впереди. Ни ради Акселя — он не пропадет. Светлана Олеговна присмотрит за ним. Ни… ни тем более ради Егора.
— Пап.
— Сколько вы знакомы? Месяц? А встречаетесь? Пару недель? Он не плохой парень. Не скрою, он даже нравится мне. Думаю, что я смог бы доверить ему тебя. Но боюсь, что он будет против...
— Вероятность того, что я возьму медаль очень низкая. Не стоит обольщаться на сей счет. Ты даже не представляешь, насколько сильные спортсмены будут представлять страны Европы. Как бы мы не старались, нам ооочень далеко до них. — Все же высыпаю творог в миску, разбиваю ножом яйцо. Папа любит сырники, мне не сложно порадовать его хотя бы этим. Он смотрит на меня, слегка покачивая головой. — Я быстро! Пятнадцать минут и готово, — комментирую свои действия. — Успеешь… Когда ты последний раз завтракал нормально? — оборачиваюсь к нему. — Так ты поделишься или нет? Куда ты все время ходишь?
— Я же сказал уже... На работу.
— На фабрику?
— Нет. Пишу программы для станков с ЧПУ для одного не большого завода. Это не официально. Но я должен успеть заработать как можно больше денег.
— В смысле успеть? — оборачиваюсь снова, отрываясь от замешивания творожного теста.
— Уля! Скоро тебе придется пожить самостоятельно. Тебе понадобятся деньги. Неважно, здесь ты останешься или тебе выпадет шанс уехать в Австрию. Тебе они понадобятся в любом случае. У меня уже отложена небольшая сумма. Дом бабушки давно оформлен на тебя. Я думаю, что можно пустить в него квартирантов. Я уже созванивался с Тамарой Леонидовной. Она же присматривает за ним. Женщина подыщет семью, которая будет жить в нем и ухаживать за садом. Плюс платить тебе небольшую сумму за проживание. Если станет совсем туго, продашь его...
— Папа! О чем ты говоришь? — споласкиваю руки от липкого теста, наскоро вытираю их полотенцем. Присаживаюсь напротив него.
— О том, что условный срок, на который мы надеялись, скорее всего, не будет условным…
— Почему? — вопрос вылетает на выдохе. Волнение противным скользким покрывалом накрывает меня.
— Все очень сложно, доченька. Скорее всего, нам придется расстаться на пару лет.
— Папа!!!
— Уля! Ты уже взрослая, самостоятельная. Ни о чем не волнуйся.
— Да причем тут я? Как так получилось!? А как же компенсация? Неужели им недостаточно денег?
— Достаточно. Но прокуратуре этого мало. Тяжкий вред здоровью, который я причинил этому парню…
— Папа! — бросаюсь к нему на шею. — Не говори! Не говори больше! Не надо! — слезы капают на его клетчатую рубашку. Он гладит меня по голове. — Но сейчас ты же здесь! На свободе! Как такое возможно?
— Я под подпиской о невыезде.
— Папочка! Давай наймем другого адвоката!? Почему ты молчал?
Папа качает головой. — Дочь! Ничего не поделаешь. Я виновен...
— Это все из-за меня!!!
— Нет, — пытается выдавить улыбку.
— Пап! Я возьму эту медаль и соглашусь на контракт. Я сделаю все, чтобы эти жертвы не были напрасны.
— Доченька…, — папа целует меня в макушку. — Ты здесь совершенно ни при чём...
33
— Не приезжай! Ненужно! Я сама доберусь. — Плечом прижимаю трубку к уху. Ключ никак не хочет попадать в замочную скважину. Руки трясутся. В который раз связка ключей с грохотом падает на пол. Наклоняюсь, но чужая рука подхватывает ключи быстрее меня. Поднимаю глаза. Макар. Сердце пропускает удар. Он улыбается одним уголком рта. Смотрит на меня, не отводя взгляда. Выпрямляется и сам запирает мою дверь.
— Привет, — шепчу, сбрасывая звонок. Егор перезванивает снова. — Я сама! Неужели ты не понимаешь? Я хочу сама! Не обижайся, просто мне нужно побыть одной. — На этот раз он сбрасывает первым.
— У тебя все нормально?
— Да! Все хорошо. Ты же уезжал...
— Вернулся, — продолжает улыбаться он. — Улька! Ты прости меня?
— За что?
— За то, что не был рядом, когда был нужен. За то, что свалил, так и не объяснившись с тобой… Прости. — Макар пытается ущипнуть меня за щеку. Привычка. С детства щипается. — Простишь, Улик?
— А где Маша? Вы приехали вместе?
Макар меняется в лице. Уголок его губ ползет вниз. Сменяя насмешливое выражение на угрюмое.
— Мы расстались.
— Она собиралась поехать к тебе. Спускаюсь к подъездной двери. Нажимаю на кнопку. Выхожу на улицу. Вдыхаю свежий воздух. Легкий ветерок обдувает мое лицо, раздувает распущенные волосы. Я даже хвост завязать не смогла. Руки трясутся и совершенно не слушаются. Макар следует за мной.
— Уль! Забудь про Машку! Я перелистнул эту страницу. И ты перелистни. Забудь...
— То есть ты не знаешь, где она?
— Не знаю и знать не хочу! А тебе и подавно нечего об этом думать.
— Макар! — поворачиваюсь к нему. — Так нельзя! Нельзя вычеркнуть человека из жизни в один миг. Вы пять лет были вместе. Она любит тебя. Даже ту грязную авантюру она провернула ради тебя. Ты знаешь, в каком она была состоянии, когда ты ушел? Отморозок, с которым она связалась, не давал ей жизни. Я никогда не видела ее такой. Представь степень ее отчаяния, если за помощью она снова пришла ко мне?
— Ты шутишь?
— Нет!
— Уля! Почему ты такая доверчивая? Да она мать родную продаст ради своей выгоды. Неужели ты снова…
— Ей помог другой человек.
— Ты меня осуждаешь за то, что я бросил ее?
— Не осуждаю. Это ваше дело. Просто рассказываю тебе о том, что переживал близкий тебе человек, оказавшись без твоей поддержки. Ты что, Машу не знаешь!? Ей же даже пойти некуда. Куда она пойдет? К отчему извращенцу? Забыл, как мать ее выгнала... Ты сам взял ее под свое крыло. Я прекрасно помню то время, — сглатываю вязкую слюну, смотрю на помрачневшее лицо друга. — Ладно! Я опаздываю! Давай! Увидимся еще! — разворачиваюсь и собираюсь продолжить свой путь на остановку.