Поэтому, конечно, желательно, очень желательно было бы, чтобы взрыву на Востоке предшествовал взрыв на Западе… Усобица на Западе – вот наш лучший политический союз…
Очень было бы назидательно и даже эффектно, если бы с Рима загорелся Запад. Что же до Франции, то обстоятельства ее сложились так, что ей нет другого исхода, кроме войны или новой революции, которая все-таки не избавит ее от войны.
Перед громадностию грозящих событий, конечно, места нет нашим жалким человеческим соображениям, но с нашей точки казалось бы, что в интересе всей Восточной, т. е. Русской Европы самое желательное – продлить еще на несколько лет этот тлетворный мир, так сильно содействующий процессу разложения, – а без полного, коренного разложения нельзя будет приступить к перестройке. Не в призвании России являться на сцене, как Deus ex machina [30]. Надо, чтобы сама история очистила наперед для нее место…
По вопросам внешней политики в данную минуту значение нашей печати идет видимо в гору. В высшей сфере есть какое-то личное соревнование в национальной политике и все сильнее и сильнее чувствуется потребность опираться на общественное мнение, но вот что и на печать налагает обязанность быть все более и более сознательною.
В заключение обращаюсь к вам с просьбою, любезнейший Иван Сергеич. Анне писать трудно, вам некогда. – Скажите Ване, чтобы он хоть раз в неделю извещал меня о здоровье Анны: ее здоровье – это мой личный восточный вопрос, и когда-то он разрешится? Господь с вами.
Аксакову И. С., 19 ноября 1867
И. С. АКСАКОВУ 19 ноября 1867 г. Петербург
С.-Петерб<ург>. 19-го ноября <18>67
Что Анна? Что сказал Кох? Не без тревожного нетерпения жду известий – но не через вас, друг мой Иван Сергеич, потому что вам решительно нет времени для переписки, а через Kitty…
Спешу поделиться с вами отрадным впечатлением – я имел уже возможность убедиться по возвращении моем сюда, что все ваши последние статьи были здесь вполне поняты и оценены, – Горчаков, несмотря на пристрастие свое к немцам, с большими похвалами отзывался о статье вашей в ответ заявлению «Север<ной> почты», а это – много значит. Вам обязана печать, что по этому капитальному вопросу она удержала честь последнего слова. Тоже и все статьи ваши по вопросам иностр<анной> политики. Я не успел еще оценить впечатления, какое производит ваша только вчера полученная статья о конференции, но заранее уверен, что оно будет, как и следует, весьма значительно. Эта превосходная статья восполнит и довершит уже существующее настроение, потому что здесь твердо решено на конференции – буде она состоится – отстаивать право Италии против притязаний папства.
Но верьте мне, будет или не будет конференции, – в конце концов все-таки предвидится один и тот же исход, т. е. теснейший союз Франции с папством – во имя солидарности этих двух властолюбий. – И так как тысячелетний круг у нас перед глазами замыкается, то мы и увидим повторение старой были – Наполеон III, конечно, не Карл Великий, но французы все те же франки, а бедный Виктор Эммануил так и глядит Дезидерием. – Не худо было бы в современной памяти освежить историю всей этой процедуры. Выродившееся христианство в римском католицизме и выродившаяся революция в наполеоновской Франции – это два естественных союзника. И от этого сочетания произойдут такие последствия, каких мы и не предвидим. – Полученная вчера почта из Константинополя вполне определила настоящее положение Франции – по восточному вопросу. – Она действует заодно с Австриею, как и следовало ожидать.
Мне бы хотелось вашу последнюю статью – о конференции – повторить в иностр<анных>, т. е. в парижских газетах, не для назидания, а для собственного удовлетворения.
Простите. – Обнимаю вас и бедную нашу милую Анну. Ждем нетерпеливо известий.
Ф. Тчв
Самарину Ю. Ф., 24 ноября 1867
Ю. Ф. САМАРИНУ 24 ноября 1867 г. Петербург
Петерб<ург>. 24 ноября 1867
Убедительно прошу вас, почтеннейший Юрий Федорыч, располагать мною всевластно и переслать на мое имя что вам угодно.
Вчера вечером был у меня вручитель вашего письма Губин и много и очень занимательно рассказывал нам о посещенных им славянских землях. Но не совсем отрадны его показания. Впрочем, они подтвердили во мне то, что я всегда предполагал. – Есть у славянства злейший враг, и еще более внутренний, чем немцы, поляки, мадьяры и турки. – Это их так называемые интеллигенции. Вот что может окончательно погубить славянское дело, извращая его правильные отношения к России. Эти глупые, тупые, с толку сбитые интеллигенции до сих пор не могли себе уяснить, что для славянских племен нет и возможности самостоятельной исторической жизни вне законно-органической их зависимости от России. Чтобы возродиться славянами, им следует прежде всего окунуться в Россию. Массы славянские это, конечно, инстинктивно понимают – но на то и интеллигенция, чтобы развращать инстинкт.
Увидим, как эта пресловутая интеллигенция поймет и оценит начинающийся всемирный кризис и какой исход она найдет для католического славянства из его поистине трагического положения…
Сознавая перед лицом истории всю немощь наших личных усилий, я не могу, однако же, не думать и не верить, что вы, именно вы, промыслительно попали в Прагу в эту в высшей степени многознаменательную минуту.
Что ваше издание Хомякова? т. е., в особенности, вашего к его книге полновесного предисловия. – Кончина митрополита Филарета должна необходимо многое изменить в постановке вопроса…
Жду с нетерпением вашего приезда в Петербург. – Здесь по-прежнему царит и правит все та же бессознательность.
Вам душевно преданный
Ф. Тчв
Аксакову И. С., 26 ноября 1867
И. С. АКСАКОВУ 26 ноября 1867 г. Петербург
П<етербург>. Воскресенье. 26 ноября
Друг мой Иван Сергеич. – Надеюсь, что еще до получения моей телеграммы вы отказались от несчастной идеи прекратить издание «Москвы». Убедительно прошу вас – не делайте этого. Это было бы чем-то вроде японского поединка. Верьте мне, стоящему ближе к этой пакостной действительности, – положение вовсе не такое отчаянное, каким оно могло вам показаться…
По получении вашей телеграммы я тотчас отправился с нею к князю Горчакову, который только что вернулся из дворца. Императрица уже говорила с ним о постигшем «Москву» втором предостережении. Она знала, что предлогом, вызвавшим это предостережение, была статья, писанная не вами, и