– Где же ты прячешься, малыш?! – требовательно завопил Егор и подпел доносившейся из кабинета Чуева песне:
Hush now dear children, it must be this way
Too weary of life and deceptions.
Rest now my children
For soon we’ll away
Into the calm and the quiet.
Было слышно, как он щелкнул выключателем и, когда комнату залил яркий свет итальянской хрустальной люстры, стилизованной под паникадило, присвистнул:
– Милая, ты в домике? Надеюсь, там удобная кроватка?
Ангелина крепче сжала шприц с острой иглой в руке и вздрогнула, потому что Слепокуров с силой распахнул первый гроб:
– Кто-кто в теремочке живет? – А потом следующий. – Кто-кто в невысоком живет?
Его шаги то приближались, то отдалялись, пока он не оказался совсем близко. На глазах Ангелины выступили слезы.
– Сюрпри-и-из! – послышалось совсем рядом.
Вдруг раздался выстрел. И страшный грохот.
Ангелина не успела ничего понять, как крышка гроба, в котором она пряталась, распахнулась и над ней оказалось перепуганное лицо Банина.
– Милая, как ты?
Она оперлась на его руку и села в гробу, как Белоснежка.
– Все это не так уж и романтично. А как ты узнал, что я здесь?
– Здесь, – Павел указал на вишневый гроб, – ручки в виде гранатов. Этот фрукт бог подземного царства Аид уговорил съесть Персефону, которая отказывалась от пищи. Ведь, – Банин улыбнулся, – зерна граната – это символ брака.
– А где этот? – спохватилась Ангелина.
– Сбежал, – коротко ответил Павел. – Но мы знаем куда.
* * *
Дверь в детскую девочек в доме отца Хрисанфа осторожно открылась, и человек с ножом потянул старшую из обитательниц, которая спала, уткнувшись в подушку, за густые волосы. Холодное лезвие коснулось горла, и девушка покорно встала на четвереньки, чтобы сползти с кровати.
– Я подарю тебе сережки, – пообещал мучитель.
– А я тебе – браслеты, – ответил в темноте ледяной женский голос из-под откинутого одеяла на соседней кровати, и Егор почувствовал, как в затылок ему уперся ствол пистолета. – Дернешься, – твердо сказала Лиля, – убью.
– А я, – Слепокуров никогда не слышал такого обещания смерти, как в голосе Глеба, – с удовольствием помогу.
Руки Егора похолодели, и он поднял их как можно выше. За его спиной раздался разочарованный голос вышедшего из шкафа Олега:
– Жаль, ты не дернулся.
Продолжая держать маньяка на мушке, Лиля убедилась, что сестра в безопасности, и подтвердила слова Назарова:
– Зря.
Дверь в комнату открылась, и на пороге появился Гуров:
– Егор Иннокентьевич, добрый вечер. Понимаю, как вы разочарованы встретить не группку девочек, а отряд полицейских. Но поверьте: мы щедры на сюрпризы. И наверняка каждый по-своему вас удивим.
* * *
Любовь Евгеньевна Озеркина сидела в допросной, гордо выпрямив спину. Но когда к ней завели закованного в наручники Слепокурова, наблюдавшему из-за стекла Гурову показалось, что ее ударили по хребту.
Егор же сосредоточился на коротковатых пальцах своих рук, сложенных на столе.
– Твой прекрасный принц, мам, – сказал сидящий напротив Любови Евгеньевны Глеб.
– В тебе просыпается литературный дар рода, – откликнулась она. – Может, возьмешься за перо, пока я отбываю срок, сын?
– Твой пример еще в юности научил меня, что лучше арестовать сказочника, чем стать им.
– Добрый вечер, – поприветствовал собравшихся Гуров. – Мы все здесь, чтобы прояснить некоторые моменты.
– Как же вы туго соображаете, – пробормотала Озеркина, – если еще не все поняли.
– Может быть. – Гуров открыл папку с материалами одного из присланных выборгскими, томскими и казанскими коллегами дел.
– Егор Иннокентьевич…
– Да-да, – с готовностью откликнулся Слепокуров.
– У меня фотографии из городов, где были совершены коррелирующие с вашим преступным почерком нападения на женщин в период вашей учебы в аспирантуре.
Егор бросил беглый взгляд на фотографии четырех девушек:
– Впервые их вижу.
– Хорошо. А сам типаж вам никого не напоминает?
– Робин Эллакотт, рыжую подружку детектива Страйка из книжек Роулинг. – Он кивнул на Озеркину. – Вон у нее на даче полно!
– Девушки похожи на мою сестру Искру, – прошептал Глеб, стараясь не выдавать волнения.
– Вот здесь, – продолжал Гуров, – жертвы убийств в городах, куда вы ездили вслед за вашей сожительницей. – Сыщик специально использовал этот слово, что уязвить хотя бы Озеркину. – Егор Иннокентьевич, вам есть, как психологу, изучавшему феномен насилия, что сказать о виктимологии субъекта?
Слепокурову явно польстило упоминание его академических достижений. Он грациозно взял стопку фото и внимательно рассмотрел их.
– На мой взгляд, очевидна тяга к миниатюрным рыжеволосым голубоглазым почти нимфеткам, а что?
– Поправьте меня, если я ошибаюсь, – сказал Гуров, – что так бывает, когда жертвы являются суррогатами сексуального объекта желаемого, но по каким-то причинам недосягаемого для преступника?
– Допустим.
– Это могут быть авторитетные фигуры вроде матери или даже бабушки?
– Безусловно, – развел руками Слепокуров. – Эдипов комплекс еще никто не отменял. И именно кровное родство лидирует в таких случаях.
– Так-так. В роли суррогата может быть сверстница?
– Робко любимая одноклассница или знакомая с песочницы соседка, – охотно кивнул Егор. – Нежные чувства или давняя связь превращают вожделение в их адрес в табу. Накопившаяся сексуальная энергия требует колоссальной разрядки, и…
– А бывает так, что объект желания – ребенок субъекта?
– Разумеется. Даже Чикатило пугался, что допускает мысль о насилии над собственными детьми. Он заходил в спальню сына…
– Это понятно. А может быть так, что второй и третий типы жертв у субъекта отождествлены?
– То есть он хочет, – Слепокуров подозрительно сощурился, – постороннее существо, которое считает частью своей семьи?
– Как вариант.
– Ну, такое возможно, наверное.
– Как в этом случае поступить уже прибегавшему к убийству серийнику?
– Откатиться назад.
Делая вид, что записывает, Гуров спросил:
– То есть как?
– Взять частями, – расплылся в гаденькой улыбке Слепокуров. – Просто жестоко изнасиловать, избить хорошенько.
– Особенно если девушка из тех, кого легко запугать? Как ваша сокурсница Дина Соколова, например.
– Ну, она была нежный цветочек. Вся такая из дружной семьи физиков-лириков. А с ней случилась какая-то беда?
– Ее заманили в лес, опоили и изнасиловали незадолго до вашей защиты.
– Ай-ай-ай! Не хотелось бы прибегать к виктимблеймингу, но ей не следовало оставаться с посторонним мужчиной наедине практически накануне свадьбы.
– Она хотела наложить на себя руки, – сказал Гуров.
– Насколько мне известно, у нее все хорошо, – пожал плечами Слепокуров. – То есть не сделала ведь.
– В отличие от девушки, на которую вы действительно положили глаз, верно? – Лев положил на стол фотографии Искры.
Любовь Евгеньевна с гневом посмотрела на него, Глеб – на Егора.
– Ваша дочь, госпожа Озеркина, – обратился к писательнице Гуров, – действительно ушла из жизни сама. Но церковь верно отпевает ее как убиенную. Это справедливо за то, что она