Анна Краснопёрко
Письма моей памяти
Непридуманная повесть, рассказы, публицистика
Минское гетто глазами подростка
© С. Нехамкин, К. Шидловский, С. Шидловская, 2025
© «Время», 2025
В переводах на русский язык печатается по изданиям: Ганна Краснапёрка. Пісьмы маёй памяці: Непрыдуманая аповесць. Мн.: Маст. літ., 1984 Ганна Краснапёрка. Сузор’е. Апавяданні. Мн.: Маст. літ., 1976
Составление Светланы Шидловской
Художественное оформление Валерий Калныньш
Предисловие
Наверное, на протяжении всех лет прошлой войны фашисты отчаянно пытались в своем разбойничьем поведении совместить две трудносовместимые вещи – тотальное уничтожение миллионов и максимальное извлечение из них выгоды в виде подневольного, по существу, рабского труда. Очевидно, по этой причине еврейское гетто в оккупированном Минске просуществовало гораздо дольше, чем в других городах Белоруссии, и агония многих тысяч евреев минчан растянулась на долгие месяцы.
Что это была именно агония, медленное и мучительное умерщвление огромной массы людей, свидетельствует это документальное повествование, принадлежащее перу одной из тех его героинь и мучениц, кому непостижимой волей судьбы посчастливилось выжить. Пусть читатель не ищет здесь красот литературного стиля или эффектных описаний борьбы, это скорее сцепление разрозненных фактов и сцен, калейдоскоп человеческих лиц и поступков, от которых тем не менее, тривиально выражаясь, стынет кровь в жилах. Теперь, спустя десятилетия после тех страшных лет, трудно, порой непереносимо читать обо всем пережитом павшими, расстрелянными, замученными, равно как и немногими (по существу, единицами) перенесшими невообразимые муки и чудом выжившими.
Листая эти страницы, как бы окунаешься в призрачный, непостижимый мир адского существования в условиях непреходящего голода, произвола властей, полицейских издевательств, частых кровавых расправ – по поводу и без всякого повода. Перед взором читателя проходят десятки людей различных национальностей, различной классовой принадлежности, примеры разнообразных проявлений человеческой сущности – от самых низменных до самых высоких, порой просто вызывающих восхищение даже с позиций самой взыскательной нравственности. Наверное, именно в этих сверхэкстремальных условиях на грани жизни и смерти с наибольшей наглядностью проявилась неувядающая сила истинной дружбы и подлинного интернационализма. Лучшие люди различной национальной и классовой принадлежности (многочисленные белорусские друзья героини, немец Отто Шмидт, немецкая девушка Ингрид, солдаты-итальянцы) нередко жертвовали своим благополучием и самой жизнью ради жизни других. Именно такие отношения как нельзя лучше свидетельствуют о неистребимых истоках человеческой доброты и общечеловеческих ценностей, о важности которых так остро заявило наше время.
Впрочем, комментировать это повествование трудно, да и есть ли в том надобность? Надеюсь, благодарный читатель сам в состоянии разобраться в значении и достоинствах еще одного документа страшной эпохи, бесхитростного свидетельства о судьбах уходящего поколения.
Василь Быков
(Написано к выходу сокращенного варианта повести А. Краснопёрко «Письма моей памяти» в журнале «Дружба народов», № 8, 1989, и опубликовано там же.)
Письма моей памяти
Непридуманная повесть
Я долго избегала тебя, моя Память! Более сорока лет. Но ты оказалась сильнее. Заставила воскресить минувшее. А за мою временную измену отомстила: не все из прошлого сберегла. Поэтому я и вынуждена в своем рассказе изменить некоторые имена, фамилии.
…В этой книге – пережитое в Минском гетто. Использованы записи бывших узников гетто, моих знакомых, врача Берты Моисеевны Брук и ее семнадцатилетней дочери Ляли, которые потом стали партизанами.
Выцвели бумага, чернила, карандашные записи. Но по-прежнему кровоточит, болит каждая строка этих записей. Пусть же они сольются с моими воспоминаниями.
Не успев эвакуироваться
1 июля 1941 года мы возвращаемся в Минск. Он искалечен, выжжен, превращен в руины.
Блуждаем по городу. Ищем знакомых. Ищем еду. Раздобыли патоку. Люди берут ее на «Коммунарке». На кондитерской фабрике. Покуда немцы не спохватились, ведрами носят сладкий харч.
У нас нет ведра. Мы с Инной несем в банках. Рады, что будет чем подкормить бабушку. Где теперь мама? Две недели назад она поехала в командировку. Где воюет папа? Где будем сегодня ночевать?
Снова ходили на свое пепелище. Не могу выбросить ключ от квартиры, который никогда уже не понадобится. В ушах звучат слова отца:
– Вот вам, дочушки, ключ от квартиры, а я – на фронт.
– Что, уже есть повестка из военкомата?
– Да нету пока, но надо идти…
Поцеловал нас на прощание и пошел…
Потом началось то, о чем и вспоминать жутко. Бомбежки, пожары, заваленное газоубежище, из которого бабушке, Инночке и мне чудом удалось выбраться. Из пылающего города на Могилевское шоссе нас вывел сосед, работник белорусского радиокомитета.
– Идите на восток, – посоветовал он на прощание, – а я с красноармейцами.
Мы в колонне беженцев – голодные, бесприютные. Бабушка идти не может, сердце слабое. Мы с Инной ведем ее, помогаем ей, беспомощной. Беженцы растянулись, бредут по шоссе. Сбитые ноги, заплаканные глаза, детский плач.
И эти бесконечные бомбежки. Пулеметные очереди с самолетов.
Добрели до Дукоры. Бабуля больше не может идти. Обессиленные, падаем на сено. И снова бомбы!
Следом слышатся рокот мотоциклов, крики, чужая речь.
Немецкие мотоциклисты в Дукоре. Неужели Минск занят?
Нас выгоняют из гумна, выводят на улицу. Там уже толпа беженцев, тех, кто уцелел во время бомбежки. Приводят к магазину. Немцы выносят разные вещи, трясут ими перед нами, суют силком в руки. Мы понимаем, для чего это делается, – идет киносъемка.
Потом начинают хватать людей…
– Коммунистен! Юден!
…Кровавая земля Дукоры…
…Страшный, тяжкий путь назад, в Минск. Что нас ждет? Знаем уже, что дом наш сожжен. Только ключ в руках. А то, что мы «юден», обернется для нас проклятьем.
Думаем о маме. Может, она вернулась из Волковыска? Может, уже ищет нас?
…И вот мы в Минске. Нет ни мамы, ни папы. Я в ответе за бабулю, за сестренку.
Ищем пристанища.
За неповиновение – смерть
К сожалению, это не слухи. В Дроздах, что под Минском, немцы устроили концентрационный лагерь. Там военнопленные, а также гражданские, которых схватили в городе. Ищут среди них командиров, комиссаров Красной армии, коммунистов, евреев. Их ждет расстрел.
Всюду объявления: мужчины в возрасте от 15 до 45 лет должны зарегистрироваться в комендатуре. За неповиновение – смерть.
По улицам гонят колонны военнопленных. Тех, кто не может идти, убивают.
Недавно мы с Инночкой видели такое. По Советской, около Большого сквера, вели колонну военнопленных. И вдруг один из них, молодой, высокий, с забинтованной головой, запел: «Тучи над городом встали, в воздухе пахнет грозой». Песню подхватили. Зазвучала знакомая мелодия.
Что тут началось! Пальба, крики! Убитые на булыжной мостовой.
За неповиновение – смерть!
Чума
Еще