Ознакомительный фрагмент
топаю обратно, через гребаную анфиладу комнат своего здоровенного терема, в крыло, где у самого утра мучается моя единственная дочь.И ждет своего времени, чтоб появиться на свет, моя внучка. Или внук.
И жизнь этих самых близких, самых главных драгоценностей в моей жизни сейчас в хрупких нежных руках маленькой женщины, взъерошенного воробья с огромными глазами и неожиданно строгим взглядом.
Эта женщина похожа на мелкую черненькую собачку, чихуашку, или как их там называют, с острыми носиками и кучей шерсти? Бессмысленные и бесполезные создания.
И вот от нее сейчас все в моей жизни зависит.
И я нихрена не контролирую…
Ну вот как тут не беситься? Как?
7. Большой. Когда учишься бегать по стенам
За окном ебашит в стекло метель. Ритмично, сука, лупит, прямо можно на ноты накладывать. Или в стук сердца переводить.
Или — в стоны рожающей Васи.
Последнее — просто тупым ножом по нервам.
Режет. Пилит. Выматывает.
И нихуя. И никак не прекратить это… Хуже любой пытки! Реально, была бы возможность, сам бы все сделал! Только чтоб ей не было больно! Или нет! Отправил бы рожать одного из этих мелких придурков, что с совершенно белыми каменными мордами сидят, словно псы, под дверью в комнату Васи.
Только сейчас впервые в жизни понимаю, насколько несправедливо по отношению к женщинам поступила природа.
Потому что мы, мужики, в процессе создания жизни получаем только кайф.
А женщины потом — вот такие жуткие мучения. Нежные, хрупкие создания, которых на руках надо носить и не позволять вообще никаких проблем испытывать… И вот через это проходят!
Несправедливо!
Эти два придурка ее в постель затащили, кайф словили, пусть бы сами и страдали сейчас!
Не могу удержаться, периодами кошусь кровожадно на своих гребаных зятьев. Дико хочется отпустить себя на волю, выдохнуть напряг и уебать их, к херам. Или выкинуть из дома на метель, чтоб хоть чуть-чуть успокоить нервы.
А то по стенам же бегать скоро начну!
Вася вскрикивает как-то очень громко, и мы все, словно по команде, приподнимаемся.
Камень и Лис переглядываются, глаза у обоих — квадратные.
— Надо посмотреть… — решительно говорит Лис и протягивает руку в ручке двери.
— Стоять, блядь, — рычу я злобно.
— Но, Виталий Борисович…
— При всем моем уважении…
— Отошли, мать вашу!
Стоны прекращаются, и эта тишина куда сильнее бьет по нервам, чем то, что было до этого. У меня реально сердце останавливается. Почему она молчит? Что там?
Тяжело иду к двери, каждый шаг ощущается каменным, неловким каким-то.
И страшно мне! Так страшно, как вообще никогда не было!!!
Дверь открывается за пол мгновения до того, как доползаю до нее.
Мама строго изучает нас троих, напряженных, словно псы на охоте, только что лапы не подбираем, поджимает губы.
— Виталик, распорядись, чтоб чаю принесли, сладкого, — коротко говорит она.
И разворачивается, чтоб уйти обратно!
Едва успеваю прохрипеть:
— Мама… Как Вася? Можно мне зайти?
— И мне!
— Мне!
Мама снова по очереди смотрит на нас, трёхголовое чудище с одним на троих бешено бьющимся сердцем, затем вздыхает и, повернувшись, коротко спрашивает:
— Валентина Сергеевна, можно я их пущу, на минуту? А то как бы не пришлось еще их реанимировать…
— Да, только на минуту, — коротко отвечает спокойный женский голос.
И мы, даже не переглядываясь, ломимся в дверь одновременно.
Правда, я успеваю чуть пораньше, плечами отжимаю себе преимущество, делаю шаг вперед, жадно выискивая взглядом дочь.
Она сидит на кровати, откинувшись на подушки, бледная, лицо все в бисеринках пота, венка на виске такая яркая, болезненная.
Замираю, не в силах сделать шаг.
А за моей спиной, потолкавшись плечами в дверях, вваливаются в комнату эти два придурка, из-за которых моя дочь сейчас мучается.
Они, в отличие от меня, не тормозят, преодолевают расстояние до кровати буквально в один шаг, синхронно тянут лапы к Васе.
— Малышка…
— Маленькая…
— Куда? — грозно окрикивает их боевая чихуяшка, — грязными руками!
Это так у нее командно получается, что парни мгновенно замирают, словно выученные сеттеры, опускают лапы, только взгляды от Васи не отводят.
— Все… хорошо… — шепчет она, улыбается даже устало, — только устала… И больно очень…
Ее голос подрагивает, и мне физически больно от этого!
И от понимания, что ничего сделать не могу! Помочь никак!
Мы заперты в этом доме, без возможности даже выйти!
В любой другой ситуации я бы сюда уже море врачей нагнал! Но сейчас… Да что же это за выверт такой у судьбы? Ладно, меня, мне — за дело!
Но Васю мою — за что?
Она же — нежная, ранимая, сама невинность! Чистая душа!
Не надо ее! Меня! Меня наказывать надо!
Но не ее!
— Ой… — Вася прижимает руки к животу, запрокидывает голову, — ой-ой-ой…
— Вася!
— Маленькая!
— Так, на выход все нервные мужчины! — снова командует маленькая женщина, единственная из всех, пожалуй, не теряющая силы духа и самообладание. — Валентина Дмитриевна, попрошу вас…
— Вон пошли! — рявкает мама, жестко указывая мне на застывших у кровати Васи парней. — Виталик!
Собираюсь с силами и за шкирку выволакиваю обоих зятьев из комнаты.
Они не сопротивляются и, похоже, вообще не отдупляют, что происходит. Взглядами жадно и отчаянно жрут выгнувшуюся на кровати Васеньку.
Толкаю их на диван в соседней комнате, затем, выдохнув, выглядываю в коридор:
— Эй, кто там? — и командую появившемуся Сашку, — скажи на кухне, чтоб чаю принесли. Сладкого. Черного. — И, подумав, добавляю, — и коньяка бутылку.
Сашок, кивнув, пропадает.
Вася за стеной снова начинает стонать, я смотрю на дверь, на молчаливых бледных Камня и Лиса.
Блядь…
Как хорошо было бы по стенам научиться…
Помогло бы мне сейчас, определенно.
Вася стонет все надрывней, все громче, и, клянусь, это — самые страшные минуты в моей жизни! Те, что потом буду в кошмарах видеть. И каждый раз покрываться холодным потом.
Что-то коротко говорит маленькая женщина, что-то бормочет успокаивающе мама…
И Вася снова стонет. Да так жалобно!
Су-у-ука…
Вспоминаю, что хотел поставить церковь рядом в деревне, восстановить ту, что разрушили во время революции, да как-то все не успевал…
Клянусь, поставлю! И купола… Чистым золотом… Только чтоб с ней все хорошо было! Ну, пожалуйста! Я же так редко что-то просил… Пожалуйста!
Резкий, пронзительный крик младенца служит мне ответом на мои молитвы.
Не помня себя, срываюсь с места, опять успевая первым, вваливаюсь в комнату без разрешения, чуть не снеся с пути маму, как раз, судя по всему, идущую сообщать новость.
Следом за мной толкаются Камень и Лис.
И мы все втроем