Алиса Север
Доктор для следователя
Глава 1
Первым пришло обоняние. Проклятый, едкий дым, вперемешку с ароматом кислых щей и безоговорочно подгоревшей похлебки. Я мысленно поморщилась. Отличные духи для реанимации. Хотя… пахло скорее как в столовой районной поликлиники – той, что в подвале и куда отправляют самых безнадежных пациентов.
Второй стала боль. Не острая, режущая, а тупая, разлитая по всему телу, словно меня прокатили в бетономешалке, а потом для вержности еще и потоптались. Стандартный набор после ДТП. Память короткой вспышкой вернула мне последнее: визг тормозов, свет фонарей, слишком близко, ослепительно…
Я застонала, пытаясь приоткрыть веки. На них будто гири повесили.
Ладно, Погребенкина, собирайся, – пронеслось в голове мое собственное, привычно-саркастичное мысленное бормотание. Сознание ясное. Болевой синдром – есть. Аносмии нет, к сожалению. Дышишь – уже хорошо. Щупай конечности.
С горем пополам я разлепила глаза. И тут же захотела закрыть их снова.
Никакой стерильной белизны, блеска хрома и мониторов вокруг не было. Я лежала на чем-то жестком, прикрытая дерюгой, грубой на ощупь. Над головой вместо потолка темнели закопченные матицы низкого сруба. Тусклый свет лился от лучины, воткнутой в щель на столе, и едва разгонял мрак по углам.
Что за черт? – панически дернулась я. Это что, такой костюмированный стационар? Или я все же померла и попала в историческую реконструкцию ада?
Я попыталась приподняться на локтях, и по телу пронесся новый шквал боли. Но не это было самым шокирующим. Мои руки… они были другими. Худыми, слишком молодыми, с тонкими запястьями и незнакомой линией суставов. Я сжала пальцы – они послушно сомкнулись.
– Марья-то наша очнулась? – раздался у входа хриплый женский голос.
В дверном проеме, завешенном потертой тряпицей, стояла дородная баба в выцветшем сарафане и платке. Лицо у нее было знакомое до боли – типичная Фекла Ивановна, мой вечный пациент из женской консультации, только одетая по музейной моде.
Я открыла рот, чтобы спросить «где я?» и «кто вы?», но вместо моего уверенного, с легкой хрипотцой, консультантского тенора из горла вырвался тонкий, слабый голос, который я слышала впервые в жизни.
– Что… что происходит?
Баба подошла ближе, качнув головой.
– А то ты не знаешь? Три дня как в беспамятстве лежишь, с той поры как Степана-то схоронили. Упала у могилы, голова о камень. Ясное дело, не до себя было, все по мужу убивалась. А он тебе изменял безбожно. Ну, да Бог с ним, с покойником.
Она говорила, а я чувствовала, как у меня подкашиваются ноги, даже лежа. Степан? Могила? Трактир? Какая-то Марья… вдова…
Обрывки чужих воспоминаний, как кинопленка с браком, замелькали у меня в голове. Деревня. Бегство из обеспеченной семьи, молодой и красивый Степан, замужество. Его внезапная смерть. Моя новая, двадцатиоднолетняя жизнь, полная неизвестности и страха.
Я, Мария Погребенкина, врач-гинеколог с десятилетним стажем, разведенная, бесплодная, циничная и уверенная в себе, лежала на жесткой лавке в теле какой-то юной вдовы Марьи. В теле, которое, как с ужасом я начала понимать, было абсолютно здоровым, молодым и… фертильным. Ирония судьбы достигала космических масштабов.
Баба, представившаяся Акулиной, сунула мне в руки деревянную кружку с мутной жидкостью.
– Пей, оклемаешься. Трактир-то твой теперь, хозяйка. С завтрашнего дня вставать надо, дела решать. А то мужики тут все разнесут, ораву свою поить некому.
Она ушла, оставив меня наедине с дымом лучины, ноющей болью в затылке и чудовищной реальностью происходящего.
Я отставила кружку. Пахло брагой. Отвратительно.
Медленно, превозмогая протестующие мышцы, я поднялась и, держась за стену, доплелась до темного оконца, затянутого пузырем. В слабом отражении угадывались черты – большие, испуганные глаза на бледном, совсем юном лице, обрамленном темными, выбившимися из-под платка прядями.
Это было не мое лицо. Но теперь оно было моим.
– Ну что ж, Марья, – прошептала я этому незнакомому отражению своим новым, чужим голосом. – Похоже, у нас смена специализации. Была гинекологом, стала трактирщицей. Посмотрим, что из этого выйдет.
Глава 2
Я стояла, держась за подоконник, и смотрела в свое новое отражение. Испуганная девочка с большими глазами. «Марья». Имени более несчастного и забитого я не слышала даже в своих гинекологических кабинетах, куда приходили жены алкоголиков и вечные жертвы.
Нет, милая, так дело не пойдет, – холодно констатировал мой внутренний голос, тот самый, что за десять лет работы научился не дрогнуть перед самыми душераздирающими историями. Паника – роскошь, которую мы не можем себе позволить. Включай голову, Погребенкина. Ситуация – клинический случай, только неизвестной этиологии. Нужна диагностика.
Я глубоко вдохнула. Пахло дымом, немытым телом и тоской. От этого запаха становилось душно.
«Трактир твой теперь, хозяйка», – сказала Акулина.
Значит, это не просто комната. Это – актив. И, судя по всему, единственный источник выживания в этом, с позволения сказать, теле.
Сделав еще одно усилие, я оттолкнулась от стены и медленно, как старуха, сделала первый шаг. Ноги подкашивались, но держали. Тело было слабым, но целым. Сотрясение, вероятно. Посттравматическая астения. Лечение: покой и полноценное питание. Оба пункта в текущих условиях выглядели как издевательство.
Я осмотрела помещение. Низкая бревенчатая горница, наспех прибранная. В углу – деревянная кровать с грубой постелью, на которой я и лежала. Стол, пара табуретов. На полках – немного посуды. Ничего лишнего. Никаких признаков «хозяйки». Ни сундука с добром, ни даже смены белья. Бедность, прошибающая до костей.
Дверь скрипнула. Я инстинктивно выпрямила спину, пытаясь придать лицу хоть какое-то подобие уверенности. Вошла Акулина, неся миску с чем-то дымящимся.
– Вот, хлебай, – протянула она. – Щи. С постным маслом. Больше пока не на что.
Я взяла миску. Еда пахла скудно, но для пустого желудка – как нектар. Пока я ела, Акулина уселась на табурет и принялась меня разглядывать.
– И что ж ты теперь будешь делать-то, сирота? – спросила она, и в ее голосе я уловила не столько сочувствие, сколько любопытство. Деревенское телевидение в действии.
Я отложила пустую миску. Голод утолила, но сил не прибавилось.
– Что положено хозяйке трактира, – ответила я, стараясь, чтобы мой новый, противно-тонкий голос звучал тверже. – Вести дела.
Акулина фыркнула.
– Какие уж там дела. Степан-то кое-как держался, а ты… Ты и говорить-то с мужиками боялась. Они тебя в два счета съедят. Уж