Валерия Державина
Русский кот
© Валерия Державина, 2025
© ООО «Издательство АСТ»
* * *
может, истинная Монголия
это не здесь
Монголия – ветер и те поля
где мы шли
и пустые дома
в зарослях
(их полы в пыли)
и сухие цветы
и их семена
это когда идешь
и видишь холмы вдали
на холмах высокие крыши
и флаги
и в каждом дворе – цветут персики, вишни
май
начинается лето
Ф. Сваровский
Стамбул, ноябрь, 2022 год
Я – омлет. Повар подбрасывает меня на сковороде без помощи лопатки. Но сначала он приподнимает сковороду с плиты и двигает ею туда-сюда. Вперед-назад. Чтобы омлет отклеился. А после – рывок, низкий полет и сочное приземление обратно на сковородку… Магия. Или мимо, если я уже не омлет, а повар. Но сначала – раз-два, туда-сюда. Сковородка почему-то скрипит, это странно.
Вижу свое беспомощное лицо с закрытыми глазами будто со стороны: оно недовольное, как у ребенка, который вот-вот проснется не по своей воле. Я вижу, как хмурю брови, как отрываю голову от подушки, как откидываю одеяло и сажусь в темноте. Кровать раскачивается вперед-назад и скрипит.
Цепляю телефон с тумбочки: четыре утра. И все бы ничего, но я одна в номере отеля, который находится внутри аэропорта Стамбула, и не могу назвать ни одной причины для такого поведения мебели.
Соседи за стеной? В свете смартфона смотрю на стену. Нет, для того чтобы привести в движение свою кровать, потом стену, а затем мою кровать, нужно приложить явно нечеловеческие усилия. Что еще? Землетрясение же! Точно. В коридоре почти синхронно хлопнули две двери – жидкие овации самому сообразительному человеку в этой комнате.
«Землетрясение в Стамбуле сейчас», – набираю в поисковике. «Сейчас в Стамбуле происходит землетрясение магнитудой 6». Страшно? Страшно. Где-то в море эпицентр равнодушно подмигивает голубой точкой.
Кровать пару раз скрипнула потише и замолчала.
Очень хочется сидеть тут в оцепенении, но все-таки нужно выйти из номера и начать суетиться. Ну или сесть под стол, как там на ОБЖ учили? Выбираю первое. Встаю с кровати, ударившись об угол, включаю свет. Носки, джинсы, футболка… Ступаю по полу так осторожно, будто от моих передвижений зависит, продолжатся толчки или нет.
Выхожу в тихий, пахнущий пылесосом коридор. И где все люди? Останавливаюсь перед соседской дверью. Стучать? Неловко. А остальным? Дверей много. Или людей уже эвакуировали? Цепляюсь за это не выдерживающее никакой критики предположение и, пытаясь договориться с собой, иду на ресепшен. «Она не была спасительницей людей», – проносится мысль. Спасибо за инфо, внутренний критик, как всегда ничего нового, но ты держи в курсе.
Я знаю, что мне всегда не хватает чего-то, чтобы быть спасительницей хоть кого-то. Времени на то, чтобы не просто увидеть худого щенка из окна машины по дороге в аэропорт, а остановиться, найти его и помочь. Удачного момента, чтобы отдать пенсионеру таблетки, на которые ему не хватило денег в аптеке, а я ведь стояла в очереди прямо позади него, и все слышала, и купила эти таблетки, но молодая вялая провизорша еле шевелила своими пальцами-макаронинами, а время текло как кисель и неожиданно резвый пенсионер просто ушел – направо, налево, прямо?.. А теперь все эти люди за закрытыми дверями. Какие могут быть отговорки? Трусость? Наверное. Пожалуй, единственная помощь, которую я в состоянии оказать, – это спасение еды в холодильнике от одиночества.
Фокусируюсь на стене в конце длинного коридора, настолько длинного, что здесь нелишним был бы траволатор или гольф-кар. Люблю гольф-кары, они как игрушечные машинки, которые смогли вырасти.
Двигаюсь по коридору все быстрее и быстрее – болезнь жителя большого города. Графитовый пол, графитовые стены, рябой ковролин цвета тошноты и мертвенно-лиловые лампы, прозрачно-зеркальная стена переговорной – это место хотело выглядеть стильно, но ему не хватило внимания к деталям. На стене – фото Эйфелевой башни… серьезно? Эйфелева башня – и ни звука, неужели правда всех эвакуировали? Ну или, может, я умерла и теперь буду торчать в этих графитовых стенах вечно? Миланский собор, какой-то американский мост, опять Эйфелева башня… Позорище.
Так, лифт.
Лифтом пользоваться нельзя, это я точно помню. Ну а я воспользуюсь. Все равно пока тихо. Захожу, нажимаю, поехали. Пахнет пылью и металлом, тревога неприятно колет затылок. Гудение, стук где-то в шахте, затылок колет сильнее, еще и кишки теперь крутит. Почему так долго? Вспоминаю, как отвлекала во время приступов клаустрофобии в лифте свою подружку Женю. Что мы там делали – пели, дышали, фотографировались в зеркало? Сейчас ситуация, прямо скажем, не располагает. Лифт остановился, дернулся и замер – доехала. Двери открываются прямо напротив двух невозмутимо торчащих за стойкой ресепшена сотрудников отеля.
– Извините, вещь, которая случилась минуты две назад… Вы почувствовали это? – спрашиваю по-английски у брюнетки с ярким макияжем и крупным носом.
– Да, это был небольшой толчок, – отвечает она коротко, подняв глаза от компьютера и тут же опустив их.
– Землетрясение?
– Небольшой толчок, но сейчас все закончилось и мы не ждем толчков больше.
– А что мы должны делать? Я имею в виду… эвакуация, например?
– Нет, эвакуации не будет, мы не ждем толчков больше.
Не ждет она больше толчков, смотрите… Поднимаюсь на лифте и тащусь обратно в номер под скрытое хихиканье десятка Эйфелевых башен. Открыла дверь, села на кровать. Разочарована. Хорошо еще в двери к людям ломиться не стала.
Как я вообще оказалась в Стамбуле? Я летела из Москвы в Мюнхен – в Турции у меня пересадка. Рейс из Москвы задержали на пять часов из-за ледяного дождя. И на один час – из-за идиота, который посчитал, что ледяной дождь – это знак свыше и ему никак нельзя лететь в Турцию на этом самолете. Знаете ли вы, что происходит, когда один из пассажиров, уже сидящий в самолете, отказывается лететь? Как минимум самолет обыскивают с собакой. В общем, я опоздала на стыковой рейс до Мюнхена, а другие билеты были только на утро следующего дня. Я провела неприятный час у билетных касс.
– Извините, мой рейс задержали, и я опоздала на стыковой… Что мне делать? Могу ли я поменять билет? – спросила я по-английски.
Брюнет, глаза которого то и дело норовили