У меня перехватывает дыхание, и он использует это в своих интересах, углубляя поцелуй, его язык вторгается в меня и пробует на вкус. Мышцы, которые были напряжены от ожидания или остаточного беспокойства, расслабляются. Я тянусь к нему, обнимаю его за плечи, мои бедра поднимаются, чтобы обхватить его талию, позволяя мне принять его глубже.
Он что-то шепчет мне в губы, и это не английский, а я жалею, что не послушала маму и не выучила гэльский язык. Эта мысль лопается, как мыльный пузырь, когда его тело прижимается ко мне. Твердость против мягкости. Я отвечаю на его слова бессмысленными стонами, не в силах контролировать реакции, которые он вызывает во мне. Бездумно.
Безрассудно.
Я никогда не была такой...
Я никогда раньше не чувствовала ничего подобного.
Никогда все тревоги, все мысли просто не исчезали из моего мозга.
Я плыву в этих ощущениях, позволяя ему наполнить меня истомой и размыть границы окружающего меня мира, пока не остается только Эйден. Он что-то говорит у моей скулы, слова слишком тихие и гортанные, чтобы я могла их разобрать. Мое тело сжимается вокруг него, обхватывая киской, ногами, руками.
— Почему ты должна была оказаться такой чертовски идеальной? — задается он вопросом, больше для себя, чем для меня. — Ты так хорошо меня принимаешь. Сможешь выдержать еще немного?
Я бормочу что-то неразборчивое. Моя маска опасно сползает с лица, слегка заслоняя мне обзор. Это чудо, что она все еще на месте, буквально висит на волоске.
— Конечно, ты сможешь. Ты примешь все, не так ли? Примешь все и отдашь столько же, сколько получишь. Чертовски идеальная, — повторяет он. — Упрямая. Красивая. Даже когда ты даришь мне эти милые слезы. Вот так. Возьми все. Впусти меня, милая. Покажи, что ты моя.
Не столько я впускаю его, сколько он сам врывается в меня. Растягивает, пока у меня не выступают слезы от того, как я наполнена. Потом он слизывает слезы с моих щек, и я понимаю, что плачу.
— Пожалуйста, — единственное слово, которое я помню, как произнести.
Следующий оргазм — третий? Четвертый? Я сбилась со счета — пронзает меня, когда его зубы впиваются в мой сосок. Эта боль действует как бензин на пламя, приводит к взрывному оргазму, который почти сразу переходит в другой из-за ритмичной пульсации моей киски вокруг его члена. На мгновение я теряю сознание, мир темнеет, перед глазами все расплывается, в ушах гудит, пока я не слышу только свое прерывистое дыхание.
Действительно, la petite mort. Я никогда по-настоящему не понимала французское название оргазма — маленькая смерть — так ясно, как сейчас, когда мое зрение проясняется и слух возвращается.
Эйден мог бы быстро найти собственное освобождение, но, естественно, он этого не делает. Когда я начинаю плакать и умолять его остановиться, он только замедляет свои толчки. Стирает поцелуями слезы на моей коже, а затем овладевает моим ртом, пока я не вздыхаю ему в губы. Он говорит мне, какая я красивая, как ему хорошо со мной, и успокаивает, когда я говорю, что не могу больше.
Я умираю этими маленькими смертями еще несколько раз, или, может быть, это один долгий, непрерывный оргазм. Мне уже все равно, и я только цепляюсь за его плечи, как за последнюю оставшуюся связь с жизнью.
Когда он наконец кончает, его руки снова обнимают меня, крепко прижимая к его напряженному телу. Я достаточно в сознании, чтобы притянуть его к себе, одной рукой обхватив его, а другой — мягкие волосы у основания черепа. Я обнимаю его так, будто никогда не хочу отпускать, наслаждаясь тем, как он вздрагивает на мне, его тело, покрытое потом, сливается с моим.
Мы обнимаемся, пока пот не остывает, а сердцебиение не возвращается к нормальному ритму. В конце концов, он поднимается, чтобы избавить меня от своего веса, и я с трудом сдерживаю протест.
— Все в порядке? — спрашивает Эйден, окидывая меня оценивающим взглядом.
Я могу только кивнуть, и он наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку. Я вздрагиваю, когда он выходит из меня, потому что у меня болит все тело. Я лежу посреди кровати, не в силах пошевелиться, и гадаю, умру ли я здесь, когда он вернется после того, как выбросит презерватив.
Он подхватывает меня на руки, как будто я ничего не вешу, и несет в душ, где уже льется вода. Проверив температуру и убедившись, что она комфортная, он тянет меня под струю перед собой, и я стону от восхитительного тепла, которое льется на меня. Я чувствую, как кто-то тянет меня за затылок, и не успеваю опомниться, как маска, скрывающая мою личность, падает на пол с разочаровывающим всплеском.
— Ты не обязана говорить мне, кто ты. Но я хочу увидеть твое лицо.
Я замираю, когда он поворачивает меня, ожидая увидеть узнавание, но единственная эмоция на его лице — удовлетворение.
Облегчение лишает меня сил, и я едва удерживаюсь на ногах, а Эйден усмехается, когда замечает это.
— Растеряла весь свой пыл? — спрашивает он, намыливая мое дрожащее тело гелем с ароматом ванили.
Он действительно не узнал меня? Если бы узнал, разве не сказал бы что-нибудь?
— На время, — признаюсь я хриплым голосом. — Если ты хотел помешать мне сбежать, то тебе это удалось. На какое-то время.
Может, он не смотрит новости. Или его не интересует американская политика.
— Я найду тебя где угодно.
Мой злой ответ застревает в горле, когда его умелая рука проникает между моих ног. Он позволяет воде смыть с меня пену, а затем протирает чувствительную кожу в этой области влажной губкой. Я хватаюсь за поручень, чтобы не упасть, поскольку мои уставшие мышцы бедер вот-вот объявят забастовку. Словно для того, чтобы у меня не осталось сомнений, его дьявольские пальцы быстро доводят меня до очередного жестокого оргазма, не останавливаясь до тех пор, пока мои ноги не подкашиваются.
— Попробуй убежать сейчас, — говорит он с ухмылкой.
Я сердито смотрю на него и выхватываю мочалку, чтобы сделать то же самое. Когда он удивленно поднимает брови, я толкаю его под воду и медленно провожу намыленной мочалкой по его мускулистому телу. В спальне было так темно, что я не смогла рассмотреть его как следует, и это, возможно, единственный шанс, который у меня когда-либо будет, поэтому я не тороплюсь. Он не возражает, когда я роняю мочалку и вожу ладонями по каждой части его тела, до которой могу дотянуться. Это похоже на прощание, и я опускаю подбородок, чувствуя, как в животе зарождается боль.
Как только мы оказываемся чистыми и сухими, он тянет меня обратно к кровати. Когда я сопротивляюсь, глядя на дверь, он качает головой.
— Я сказал, всю ночь. А теперь иди сюда.
Несколько часов назад я бы сопротивлялась. Но в темноте, где никто не может нас увидеть, где я в безопасности и понимаю, что больше никогда с ним не встречусь, я прижимаюсь к нему, наслаждаясь тем, как уютно помещаюсь прямо под его подбородком. Он закидывает мою ногу на свое бедро и в мгновение ока засыпает, сжимая меня в своих объятиях.
Сейчас три часа ночи. Я совсем не спала. Эйден тихо сопит рядом со мной, его губы слегка приоткрыты, лицо мягкое и было бы мальчишеским, если бы не резкие линии. Я должна была уйти, как только убедилась, что он крепко спит, но я не могу заставить себя сдвинуться с места.
Часы на прикроватной тумбочке отсчитывают секунды, тикая все громче и громче, пока не начинают отдаваться в моей голове гулким звуком, похожим на второе сердцебиение. Когда я поняла, что он отключился, о сне не могло быть и речи, и я знаю, что если подожду еще немного, то сама сдамся сну, в котором так отчаянно нуждаюсь. Мои мышцы ноют, болезненные и слабые от удовлетворения, голова кружится от усталости, а мысли не останавливаются. Несмотря на то, что веки практически закрываются, я остаюсь в сознании только силой воли.
Боюсь ли я его? Этот вопрос мучает меня с тех пор, как он тяжело опустился за моей спиной, обнял за талию и прижал к своему обнаженному телу. Возможно, я всегда буду немного бояться его. Но сейчас я больше боюсь того, что могу сделать, если наступит утро, а я все еще буду здесь. Увидеть его расслабившимся во сне стало достаточной проблемой.