Я возмущенно фыркаю. Вот же наглый мерзавец. С чрезмерной решимостью срываю крышку с чернильницы и быстро макаю перо. Прямо под посланием Уильяма я дописываю: «А мне не нравишься ты. И твоя книга. Перестань пытаться ее мне всучить».
Затем направляюсь к его столу и швыряю книгу в его стопку.
Закончив оформлять стол, проверяю карманные часы. До начала подписания — тридцать минут. Я с трудом подавляю радостный писк и почти приплясываю, отправляясь на поиски раздела с романами. После коротких уговоров у стойки администратора наконец нахожу нужное на втором этаже. Раздел не такой большой, как я надеялась, для столь грандиозной библиотеки, но не могу жаловаться. Тут есть несколько моих любимых романов и даже четыре моих собственных! Я открываю «Гувернантку и герцога», широко улыбаясь, пока считаю имена на карточке выдачи. Подумать только: столько студентов познакомились с самым впечатляющим пульсирующим достоянием герцога.
Возвращаю книгу на полку и ищу ту, которую еще не читала. Я уже провела здесь около десяти минут, так что скоро придется возвращаться на площадку. А пока я, может, успею выбрать себе следующее чтение...
Вот! Замечаю название на тканевом корешке книги, которую давно хотела заполучить. Она на полке надо мной и задвинута чуть дальше, чем нужно — как раз на границе досягаемости. Я встаю на носочки и тяну руку, пока кончиками пальцев не касаюсь корешка…
Вздрагиваю, когда чувствую под пальцами не ткань, а кожу. Опускаю взгляд в недовольном прищуре — рядом стоит Уильям. Книга уже у него в руках, но, вместо того чтобы отдать мне, он ее открывает.
— Есть такая вещь, как стремянка, — говорит он, не отрываясь от титульной страницы.
— Я бы и так достала, если бы ты не вмешался. Могу я теперь взять книгу?
Он облокачивается плечом о полку.
— «Олень-король и его Очень Большое Королевство». Это еще что за название?
— Это пародия, но очень достойная. Довольно пикантная и увлекательная. Хотя тебе не понять. — Я вырываю книгу у него из рук и поворачиваюсь к нему спиной.
— Продолжаешь изучать искусство соблазнения?
Я замираю, охваченная ужасом: вдруг он нашел мой блокнот? Но нет, скорее всего, он просто сделал вывод из моих вопросов к Монти.
Его голос понижается до хриплого шепота:
— Вини, я знаю, ты по уши в этом пари.
— Я не… — я резко разворачиваюсь к нему, но не нахожу слов, увидев эту насмешливую искру в его глазах.
Он наклоняется, опасно приближая лицо:
— Я знаю твой секрет, дорогая. Ты сама мне рассказала в ту ночь.
— Я была пьяна, — фыркаю я, задирая нос.
— Ты была уязвима и честна. — На миг из его голоса исчезает издевка. — Тебе не нужно притворяться.
— Ах да? А как насчет твоего секрета?
Он замирает, словно напрягшись.
— Моего? Какого еще секрета?
— Ты сам сказал, что тоже фальшивка.
Он опускает голову — то ли с облегчением, то ли с усмешкой. Когда он снова смотрит на меня, в глазах у него веселье:
— Это не то, о чем ты подумала. В вопросах романтического опыта я не фальшивка.
— А в чем тогда?
Он холодно усмехается:
— Мои секреты тебя не касаются. Важно то, что я пытаюсь поступить по-доброму. Не следовало заключать с тобой магическую сделку, когда ты была пьяна, и я готов это исправить. Скажи слово, и я расторгну наше пари.
Я распахиваю глаза:
— Ты можешь это сделать?
— Я фейри, и моя сторона делает нашу сделку магически обязательной. Но так как это пари с обоюдными условиями, предложенное третьей стороной, а не односторонняя сделка, составленная мной, мне нужно твое согласие. После этого я смогу вслух произнести отказ от всех условий. И все, никаких обязательств. С этого момента мы будем вести себя как цивилизованные взрослые.
Часть меня тянется к этому предложению. Я и сама знаю, что наше пари — безумие. Я могу сколько угодно бунтовать против человеческих стандартов, но это не отменяет того, что я выросла в их рамках. Сколько бы ни старалась избавиться от груза приличий, все равно внутри во мне живет голос, называющий меня старой девой. И еще один — осуждающий мои прошлые отношения. Я ненавижу эти голоса, но все равно сжимаюсь от них.
Но я не хочу сжиматься. Я хочу быть выше этих ярлыков и голосов.
Больше всего на свете я хочу получить этот контракт. Если мы разорвем нашу сделку, мне останется надеяться только на продажи. А с его отрывом за первую неделю тура как я могу надеяться продать больше? У нас была всего одна автограф-сессия вместе, и нет никаких гарантий, что следующие пройдут лучше. Даже когда мои читатели вернулись в «Полет фантазии», узнав, что я все-таки приехала, мой выход выглядел жалко по сравнению с Уильямом. И как же быть с моим исследованием? Это пари выполняет сразу несколько задач, и я не могу позволить себе проиграть.
Я глубоко вдыхаю и встречаюсь с ним взглядом.
— Мы сохраняем нашу сделку.
Его маска трескается, он издает напряженный стон.
— Черт возьми, Вини. Почему ты так упрямо… так стремишься…
Я напрягаюсь, уверенная, что знаю, что именно он сейчас не договаривает.
— Опорочить мою добродетель? Поставить под сомнение мою ценность как женщины?
— Раздражать меня, — сквозь зубы говорит он.
Я моргаю, глядя на него, на холодную ярость в его синих глазах, на сжатую челюсть. Пульс учащается. Он упирается рукой в полку рядом и наклоняется ко мне:
— Почему ты так отчаянно хочешь этот контракт, а? Ты уже опубликовала… ну, книг пять?
— Семнадцать.
— И как минимум одна стала основой для пьесы. Ты успешна, не так ли? У тебя масса возможностей. Зачем тебе бороться со мной за этот контракт?
От его тона у меня закипает кровь. Он говорит так, будто это контракт по праву его. Хотя именно он борется со мной. Я чувствую знакомую волну негодования и не сдерживаю лавину слов:
— На минуточку, Вилли. Я не получаю денег с книг, изданных в Бреттоне. Пара монет тут, пара там. Небольшой тираж. Я не видела ни малейшего прироста в гонорарах даже после того, как мою книгу адаптировали для сцены. Каждый раз, когда я приношу рукопись издателю, все заканчивается торгами и напоминанием: я бы зарабатывала больше, если бы писала лучше. А знаешь, что мой издатель считает хорошими книгами? Произведения с нравственным посылом. Предостерегающие истории. По его мнению, романы делают общество глупее, и он соглашается их печатать только потому, что на них есть хоть какой-то спрос. Но знаешь, как бы мои книги стали еще лучше? Если бы я была мужчиной. Если бы перестала писать про пульсирующие члены и просто обзавелась одним. Или хотя бы убрала одну единственную букву из своего имени и публиковалась как Эдвин Данфорт, пишущий возвышенные нравоучительные тексты. Вот тогда я бы стоила чего-то в Бреттоне.
Он смотрит на меня так, будто видит впервые: отвисшая челюсть, нахмуренные брови.
Я продолжаю:
— Ты теперь понимаешь, почему я могу быть чрезмерно обрадована шансом получить уважение, оставаясь собой? Почему я готова на все, чтобы вырваться из тьмы и безвестности? Я не богатая, Уильям. Я билась за каждую монету, которую заработала, и никогда прежде не пробовала вкус славы. Ты знаешь, каково это — увидеть мечту в шаге от себя и понять, что какой-то самодовольный ублюдок пришел и хочет ее отобрать?
Он напрягается.
— Этот контракт с самого начала должен был быть моим, — говорю я. — Тебя вообще не должно было здесь быть.
Он фыркает:
— А ты, между прочим, должна была прийти вовремя.
— Я попала в кораблекрушение. Ну… наш корабль угодил в шторм… я не обязана тебе это объяснять. Суть в том, что ты прицепился к моему туру, как морской паразит.
— Ты ошибаешься, — качает он головой. — Этот тур изначально был моим. Мне его предложили за месяцы до того, как ты подписала контракт с «Флетчер-Уилсон». В письменном виде это не закрепили, но устная договоренность была. Потом мой релиз провалился в продажах, и тур предложили тебе. Мне пришлось лично умолять мистера Флетчера пересмотреть решение. И как раз тогда он получил телеграмму о твоей задержке.