— Женщина, которая позвала тебя… она была твоей любовницей?
— Нет, не совсем. — Я колеблюсь. Зачем ей знать? Но не хочу, чтобы этот наш спокойный момент кончался. — Я участвовал в событиях северного крыла всего один раз.
Ее лицо озаряется интересом:
— И как? Это было… поучительно? Просветляюще? Черт. — Она бьет себя по лбу. — Конечно, нет. Ты ведь именно это и пытаешься мне сказать, да?
— В целом, да. Но ты недалеко ушла в своих предположениях. Северное крыло — это не просто клуб вуайеризма. Оно также служит для актеров, чтобы они побороли страх сцены. Если актер может принять участие в таком интимном действии, как секс на публике, и при этом получать удовольствие и быть убедительным, то выступить перед обычной аудиторией — плевое дело. По крайней мере, так всегда считал Грейсон. Как я уже говорил, он был моим наставником. Хотя он и не связан с университетом напрямую, он устраивал вечеринки для студентов и выпускников, и поддерживал разные виды искусства. Его советы помогли мне стать одним из самых высоко оцененных актеров школы. Меня считали гением. Будущей звездой Фейрвивэя. Я провалил только один аспект актерского мастерства — любовные сцены.
— В смысле… — Она нахмурилась.
— Поцелуи, сцены любви. Я застывал. Несмотря на весь мой личный опыт, я не мог их играть. Именно это рушило мою игру.
— А, — говорит она. — Потому что чистокровные фейри не могут лгать. А значит, ты не мог изображать любовь. Но как же тогда фейри вообще играют на сцене?
— Самые талантливые фейри умеют полностью вжиться в роль. Магия, мешающая нам лгать, не мешает говорить правду от лица персонажа. Я был одним из таких актеров. — Я опасно близок к тому, чтобы выдать секрет, известный лишь немногим: я умею делать это не только на сцене.
— Это так интересно, — говорит она. — Значит, ты можешь лгать, но только когда играешь. А в чем тогда была проблема? Я ведь видела, как ты флиртуешь с незнакомками. Неужели на сцене это так сильно отличается?
— Флирт — легко. А вот поцелуй… это другое. По крайней мере, для меня. Я просто не могу поцеловать кого-то, если не испытываю настоящего влечения. Даже в роли. Поэтому я всегда выбирал роли без романтики — по крайней мере, без поцелуев. А потом, два года назад, мне предложили пройти пробы на роль, которая могла бы прославить меня на весь остров. Роль, которая могла изменить всю мою жизнь. Роль, которая положила конец моей карьере.
Я сжимаю челюсть. Не хочу говорить дальше. Не должен.
Но признание вырывается прежде, чем я успеваю себя остановить:
— Это была постановка «Гувернантка и развратник».
ГЛАВА 14
ЭДВИНА
У меня отвисает челюсть. Сегодня Уильям меня уже не раз удивлял — сначала своей неловкостью в северном крыле, потом тем, как откровенно со мной говорил, стоя на балконе. Но этого я никак не ожидала.
— Ты играл в «Гувернантке и развратнике»? В пьесе по моей книге?
Он потирает лоб:
— Моя история не из тех, что заканчиваются счастливо, Вини.
Ах да. Он ведь начал все это, чтобы объяснить, откуда в нем поднялась такая паника, когда он сбежал из зала для вуайеристов. Приходится напрячься, чтобы не поддаться самодовольству и не накинуться с вопросами про постановку. Было красиво? Зрители ахали? А костюмы, какими были? Вместо этого я просто киваю, поощряя продолжить.
— Как ты, наверное, уже поняла, — говорит он, — главная роль включала не просто поцелуй, а сцену секса. Даже несколько. Понятно, что на сцене все не по-настоящему, но выглядело это убедительно. Я знал, что будет сложно, но мне нужна была эта роль. Мне нужен был карьерный скачок. И доход, который помог бы выбраться из долгов. Да, в университете я был вундеркиндом, но за его пределами оказался просто одуванчиком в саду ухоженных роз. Я жаждал эту роль. И получил ее. Прослушивание вышло блестящим — только потому, что там не было поцелуев. Но я знал: любовные сцены не обойдут меня стороной. Я пошел за советом к Грейсону, и он предложил попробовать себя в северном крыле. Думал, если я привыкну к интиму на глазах у публики, мне станет проще играть подобные сцены. Я выбрал в партнерши Мередит. Мы были старыми друзьями с университета. Я ее не любил, но она хотя бы мне нравилась.
В груди предательски колет зависть. Конечно, она ему нравилась. Я ведь увидела ее раньше, чем он утащил меня прочь. Высокая, пухлые розовые губы, роскошные формы и гладкие черные волосы.
Уильям откидывается к перилам, скрестив руки на груди. Его взгляд устремлен в пустоту.
— Я страшно нервничал. Больше, чем перед любым кастингом или выступлением. Но Мередит старалась меня отвлечь. Мне даже удалось начать поцелуй, хоть и сомневаюсь, что он получился удачным. Даже симпатия к ней не смогла заглушить мой ужас перед публикой. Мы дошли до прикосновений, но мне казалось, будто меня и в теле-то нет. Наверное, я как-то продержался достаточно долго, чтобы Мередит решила: я готов к большему. Она сняла с меня рубашку, потом стянула с себя сорочку. И вот, как только она опустилась до уровня талии и оголила ее грудь, я достиг предела. Голова кружилась, я ненавидел то, что чувствовал. Ненавидел все, что происходило. И тогда меня вырвало прямо на нее.
У меня отвисает челюсть:
— Тебя… стошнило. На нее.
— Прямо на ее прекрасную грудь.
Я не успеваю подавить смех. Он вырывается с хриплым всхлипом:
— Прости.
Он едва заметно улыбается:
— Видимо, публичный секс — совсем не мое.
Из меня вырывается новый приступ смеха, но я прикрываю рот рукой, пока не справляюсь с собой.
— И что было потом? Ты ушел из постановки?
— О, Эд, все самое позорное еще впереди.
Я неосознанно подаюсь ближе:
— Ну, расскажи.
— Тебе ведь нравится это, да?
— Немножко.
Я ожидаю, что он тут же замкнется, осознает, как много наговорил. Но он все так же улыбается уголком губ:
— Тогда поведаю и худшее. Нет, я не поступил разумно и не ушел сам. Вместо этого я упорно продолжал репетировать сцены с поцелуями. Режиссер был крайне разочарован моими потугами, но я пообещал, что буду работать над собой. Затем настал день первой репетиции любовной сцены. И не простой — на нее пришли посмотреть коллеги режиссера: продюсер, кастинг-директор и агент по талантам. Большие шишки. Те, перед кем особенно важно произвести впечатление. Как думаешь, какое впечатление я произвел?
Я таращу глаза:
— Пожалуйста, только не говори, что…
— Меня, Уильяма Хейвуда, вырвало прямо на всемирно любимую актрису Грету Гартер.
— Грету Гартер? У тебя была роль с Гретой Гартер?!
Даже я слышала про эту актрису. Человеческая звезда с острова Фейрвивэй. Новая, но стремительно растущая. Настолько, что уже выступала за пределами страны. За месяц до отъезда из Бреттона я ходила с семьей в театр и осталась в восторге от ее главной роли. Она была так же прекрасна, как и талантлива.
— Не один раз, Вини. Дважды.
— Дважды? — я не знаю, смеяться мне или рыдать.
Он кивает:
— В первый раз я попытался списать все на плохое самочувствие. Во второй режиссер понял, что я не тяну эту роль. Он меня уволил, но прежде отчитал за то, что я не сообщил о своей «особенности» заранее. Он был зол и имел на это полное право. Я потратил его время и стал причиной задержки постановки, пока мне искали замену. И хотя это не попало в прессу, за кулисами слухи разошлись. После этого меня звали только в роли второго плана.
У меня опускаются плечи:
— Значит, ты так и не сыграл в моей пьесе.
— О нет, сыграл, — говорит он. — Режиссер великодушно дал мне роль Садовника номер три.
— Я ведь даже не писала никакого садовника.
— Ну, я был примерно, как декорация.
Теперь я начинаю понимать, почему он так отчаянно хочет добиться чего-то в поэзии. Его первая страсть уже потерпела крах. Но у него хотя бы есть вторая. Я не представляю, что бы делала, если бы разрушила свою мечту стать писательницей.