Я не знаю, что сказать на это. Странно, что Уильям так убивался по своей потерянной любви в присутствии Джолин, но ни разу не упомянул ее мне вчера. Хотя возможностей у него было предостаточно, особенно когда он рассказывал о своем постыдном прошлом.
Джолин поднимается с моей кровати.
— Мне лучше поторопиться, а то опоздаю на поезд. Кажется, я отсутствовала достаточно долго, чтобы мой жених сошел с ума. Он, наверное, уже голову себе сломал, куда я подевалась.
У меня отвисает челюсть:
— У тебя есть жених?
Она направляется к своей кровати и начинает складывать немногочисленные вещи в саквояж.
— Да. Он инвестирует в бизнес моего отца. По сути, чужой человек. У меня был выбор — остаться работающей женщиной или выйти замуж, и я выбрала второе. Мне нравилось работать модисткой, но куда больше я хочу управлять собственным домом. Особенно если этот дом — большое поместье.
— Понимаю. — В моем голосе нет ни капли осуждения. Пусть я бы не променяла независимость на брак, но ее выбор тоже имеет право на существование.
— Он красив, и я уже знаю, что он меня хочет, так что за отсутствие страсти я не переживаю. Но до свадьбы — или до тех пор, пока он не завоюет мое сердце — я свободная женщина. И я намерена пользоваться этой свободой на полную катушку. Ты же знаешь, о чем я. Мы с тобой из одной породы, — она подмигивает.
Я улыбаюсь в ответ. Хотя на самом деле не хватает духу сказать ей, что она ошибается насчет меня. Теперь, когда я узнала ее получше, ясно: у нас с ней совершенно разный опыт.
— А раз уж теперь у меня больше нет личной заинтересованности в вашей с мистером Хейвудом игре, — говорит Джолин, — могу всем сердцем болеть за твою победу. Сейчас ты в выигрыше. Всего на одно очко, но все же.
Ее слова заставляют мое сердце забиться быстрее. Если только Уильям не набрал секретные очки, о которых я не знаю (а это вряд ли, с учетом того, как внимательно Джолин его пасла с самого начала), у меня действительно на одно очко больше. Если удастся сохранить отрыв, я выиграю контракт на публикацию.
Она понижает голос:
— Может, это и подло с моей стороны, но я все равно скажу. Если ты была причиной его расстройства вчера вечером… просто повтори то же самое. Ты была последним человеком, с которым он говорил перед тем, как с ума сойти из-за Джун. Думаю, можно сделать вывод: когда он расстроен из-за нее, он слишком погружается в свои эмоции, чтобы переспать с кем-то еще. Так что...
Наши губы изгибаются в одинаково лукавых улыбках — мысль у нас, похоже, одна. Я не уверена, чем именно вызвала у него эти чувства, но понимаю, к чему она клонит. Она подталкивает меня к саботажу.
— Может, это эгоистично, — добавляет она, застегивая сумку, — но, если разрушить его шансы на роман, мне это тоже на руку.
— Почему?
Ее улыбка становится шире.
— Я бы хотела оставаться последней, кого он целовал, как можно дольше.
Мое веселье пронзает новый укол... чего-то. Ярости? Зависти? Не знаю. Знаю лишь, что мысленно снова возвращаюсь в тот коридор, где он держал ладонь у моих губ, а потом его дыхание скользнуло по ним, когда он прошептал слова, от которых мурашки побежали по спине.
Используй меня.
А перед этим:
Карт-бланш.
Скажи это, и я отдам тебе очко, не забирая свое. Клянусь. Обещание фейри.
Теперь уже я улыбаюсь коварно в одиночестве. Бедняжке Джолин не удастся оставаться последней, кого поцеловал Уильям Хейвуд, слишком долго. Потому что я точно знаю способ, как обойти его еще дальше.
Два простых слова.
Одно обещание фейри.
Я уничтожу своего соперника.
ГЛАВА 19
УИЛЬЯМ
Эдвина буквально сияет самодовольством, когда мы устраиваемся в купе поезда, направляясь к следующему пункту назначения. Могу только предположить, что мисс Вон в подробностях рассказала ей о нашей ночи. Ночи, в которой не было ни поцелуев, ни прикосновений. Ночи, которая обернулась победой для Эдвины и поражением для меня.
Если бы я мыслил ясно, когда вернулся в комнату с Джолин вчера вечером, мог бы заставить себя хотя бы поцеловать ее. Просто легкое касание губ, и мы бы остались вровень с Эдвиной по очкам. Даже объятия подошли бы — в рамках нашей игры это считается физической близостью.
Но факт остается фактом: мысли мои были далеки от ясности. Я думал об Эдвине. Точнее, был одержим ею. Сейчас мое состояние более-менее уравновешенное, позволяющее снова натянуть маску Поэта, но кое-что не изменилось.
Меня по-прежнему влечет женщина, сидящая рядом со мной в поезде.
Монти и Дафна сидят напротив. Я не стал спорить, когда зашел в купе и обнаружил, что единственное свободное место рядом с Эдвиной. Подумал, что уж лучше сидеть рядом, чем лицом к ней, где я бы не мог отвести взгляд. Но это было заблуждением. Я слишком остро ощущаю ее близость, аромат, улавливаю каждое движение краем глаза. Я не в силах остановиться: замечаю малейшие изменения в ее аромате, бессознательно пытаюсь унюхать следы другого мужчины на ее коже. У фейри обострено чутье, но мой конкретный вид — о котором я предпочел бы не вспоминать без крайней необходимости — делает меня особенно восприимчивым к определенным букетам.
К счастью, запах Эдвины почти не изменился. Либо она тщательно вымылась, либо Арчи не оставил на ней следов…
Черт побери, с какой стати я вообще анализирую ее запах? Ее привычки в ванной? Это не мое чертово дело, будь я хоть трижды влюблен. И… с каких это пор я так реагирую на чей-то аромат? Я никогда не был тем, кто «внюхивается» в людей — даже тех, кто мне нравится. У каждого есть запах, и он ничего не значит. Просто информация — как цвет волос или глаз. Но ее… ее запах бьет в голову, как молотком: смесь чернил, пергамента и воздуха после грозы. Аромат, от которого я дышу глубже. Аромат, который тянет меня ближе…
— Вчера был отличный вечер, правда? — голос Монти заставляет меня вздрогнуть. Только теперь понимаю, что все это время наклонялся к Эдвине.
Я выпрямляюсь, поворачиваясь к окну. За стеклом мелькают окраины города, поезд несется на восток.
— А где вы были весь вечер, мистер Филлипс? — спрашивает Эдвина. Ее голос полон веселости, от которой я одновременно и злюсь, и таю. Злюсь, потому что ее радость — напоминание о том, почему она так счастлива. И таю… потому что, черт побери, со мной явно, черт подери, что-то не так, если мне начал нравиться ее голос.
Она мне даже как человек не нравится, а теперь меня привлекает ее запах, голос, и меня необъяснимо тянет к ее лицу и телу. Я хочу раскинуть ее обнаженную под собой и вкусить каждый дюйм ее кожи…
Я трясу головой и отодвигаюсь от нее еще на несколько сантиметров. Уильям Поэт не тает. Он мрачен, остроумен и соблазнителен. Его сердце принадлежит только прошлому.
— Я провел ночь на крыше общежития, — говорит Монти. — Мистер Сомертон был прав насчет Лунного лепестка. Я не чувствовал такого покоя уже несколько месяцев.
— Лучше бы я тоже спала на крыше, — бурчит Дафна, бросая выразительный взгляд на Эдвину.
Эдвина морщится.
Монти переводит взгляд с одной на другую:
— О, что тут у нас? Я что-то пропустил?
Эдвина яростно мотает головой, но Дафна встает на четыре лапы и обнажает зубы:
— Мисс Данфорт, кажется, напрочь забыла о моем существовании прошлой ночью. В результате я была грубо разбужена действиями, свидетелем которых мне совсем не хотелось становиться.
Я сжимаю челюсть. Только бы выскочить из этого поезда к чертовой матери. Последнее, что я хочу сейчас слышать, — это подробности того, чем Эдвина занималась с Арчи.
Монти картинно ахает:
— Ты забыла про дорогую Даффи?
На лице Эдвины извиняющееся выражение, пока она вертит руками на коленях.
— Прости. Я же оставила тебе свою подушку в качестве компенсации, помнишь?
Куница фыркает, но усаживается обратно на задние лапы.