— Ты меня провел. Вы все провели меня. Я потратила карт-бланш зря.
Его взгляд тяжелеет, скользит по моим глазам, губам и обратно.
— Не сказал бы, что зря, Вини.
Я отталкиваю его, и он отпускает меня.
— Раз вы все повеселились за мой счет, я пойду.
Я делаю шаг назад, упираюсь руками в бока и жду, пока он отойдет от двери.
Он не двигается.
Прислонившись к двери, скрестив руки и одну ногу, он говорит:
— Ты произнесла слова. Карт-бланш теперь у меня. Но ты еще не выбрала физическую близость, за которую начисляется очко. То есть, очко не получено.
Я открываю рот, тычу в его торс:
— Ты меня обнял.
— Это было слабенькое объятие. — Наконец он отходит от двери. — Если хочешь потратить карт-бланш впустую — пожалуйста. Можешь уходить.
Я смотрю на него, потом на дверь. Могла бы сейчас выйти и оставить унижение позади. Но он знает, что мое упрямство сильнее. Я не уйду, не воспользовавшись тем, что завоевала с таким трудом.
А еще где-то внутри все еще теплится то желание, что привело меня сюда. Он может и перехитрил меня, но я все еще хочу его. Почему — пока не до конца понимаю.
— Ладно, — говорю я, стараясь говорить ровно. — Проведем акт физической близости.
У него снова триумфальное выражение лица.
— Какой именно? Карт-бланш был твой. Тебе выбирать.
— Мы вообще устанавливали такое правило?
— Только что установил.
Он заставит меня это сказать. Я закусываю щеку изнутри, собираясь с духом:
— Тогда поцелуй.
Он подходит ближе, его голос становится почти бархатным:
— Веди. Покажи, как тебе нравится. Скажи, где ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал.
Я едва не теряю равновесие от его последних слов: в голове вспыхивают образы менее очевидных мест, куда я могла бы направить его губы. Он уже прикасался ими к моим пальцам, к шее, теперь к губам. Только сейчас я представляю себе, как его рот скользит по моему животу… груди… между ног.
Жар вспыхивает внизу живота, крича: «Да, вот это». Но я не могу этого попросить. Мне не хватит смелости. Пока нет. Больше всего я хочу начать с настоящего поцелуя.
Хочу прожить еще один акт того, что началось между нами в книжном магазине.
Я смотрю на него, дрожа, и делаю шаг навстречу. Он гораздо выше: даже на цыпочках я не дотянусь до его рта без его помощи. Похоже, он это понимает и кладет руки мне на талию, приближается, наклоняется… и замирает. Как во время нашего перфоманса. Опять ждет, пока я решусь. Черт его подери. Он действительно заставит меня сделать первый шаг.
Сердце бьется быстрее. Сильнее. Голова кружится. Я встаю на носочки и касаюсь его губ своими. Смелость испаряется сразу же, как и сила в ногах. Я отстраняюсь, выскальзываю из его рук, сердце грохочет. Что за черт? Я что, падаю блядь в обморок? Так вообще бывает?
— Ну, значит… — Я сжимаю руки, голос дрожит. — Вот. Поцелуй был. Очко мое, так что…
— Нет, — резко говорит Уильям, и у меня тут же захлопывается рот. — Это был не настоящий поцелуй.
— Эм, по-моему, вполне себе, — бормочу я, упрямо глядя куда угодно, только не на него.
— Я думал, ты этого хотела, — говорит он. — Разве тебе не интересно, каково это — быть поцелованной фейри? По-настоящему поцелованной фейри?
Фейри… точно. Мое исследование. Но сейчас мне до него нет ни малейшего дела. Я хочу знать, каково это — быть поцелованной им. И, возможно, именно в этом и проблема. Когда я инициировала поцелуй сама, у меня закружилась голова. А когда он целовал меня, я только сильнее его хотела.
Я делаю пару глубоких вдохов, собирая волю в кулак.
— Тогда покажи мне настоящий поцелуй.
— Хочешь, чтобы я вел?
Я снова тереблю пальцы.
— Пожалуйста.
На его губах появляется нежная улыбка. Он накрывает моей рукой мою же, останавливая беспокойные движения.
— Значит, мы уже кое-что узнали о том, что тебе нравится.
Я глотаю ком в горле.
— Похоже, да.
Нежно он берет мою руку, подносит к губам и касается костяшек поцелуем. Потом проводит пальцами по моей шее, просовывает их под ворот пальто и стягивает его с моих плеч, рук, пока оно не падает к моим ногам. Его руки снова находят мои: одну он направляет себе за шею, другую кладет себе на грудь. Под ладонью — бешеный ритм его сердца, в такт моему. Это сбивает меня с мыслей, возвращает в тело. Я оставляю руки там, где он их расположил, а он обвивает меня своими: одну ладонь кладет на поясницу, другую на затылок. Замирает, ловя мой взгляд. Я стараюсь перевести дыхание. И тогда, медленно, осторожно, он склоняется ко мне и целует.
Я закрываю глаза, утопая в тепле его губ. В ощущении его тела, прижатого ко мне. В силе его рук, обвивающих меня крепко, но бережно. Он чуть склоняет голову, и я повторяю за ним — наш поцелуй становится глубже. Неосознанно мои пальцы скользят вверх по его шее, запутываются в прядях на затылке — почти так же, как тогда в северном крыле. Из его горла срывается глухой, почти звериный звук — и мои губы размыкаются. Его язык проникает внутрь и нежно касается моего в томительном, ленивом движении.
В его поцелуе нет ни капли грубости, ни тени нажима — не то, что у моих прежних любовников, включая Арчи. С Уильямом это совсем другое. Это не вторжение, а танец. Разговор. Отклик на желания, на внутренний зов. Песня и эхо. Его рот будто чувствует, чего я хочу, и отвечает. Поцелуй становится глубже только тогда, когда я готова. Когда я жажду. Когда я без слов умоляю дать мне попробовать его еще.
Его пальцы зарываются в мои волосы, и шпильки одна за другой падают на пол. Другая рука скользит по моей ягодице, и я мысленно ругаюсь за все эти слои нижних юбок, скрытых под платьем. Я позволяю и своим рукам исследовать его тело — одна обхватывает плечо, вторая скользит по его груди, по торсу. Под моей ладонью напрягаются мышцы, и от этого по телу пробегает дрожь. Я опускаю руку ниже, к линии пояса. Он резко втягивает воздух, и я осмеливаюсь. Целую его сильнее, позволяю руке опуститься еще, пока моя ладонь не обхватывает твердый, тяжелый изгиб, натянувший ткань его брюк.
Черт возьми, мне почти не хватает руки, чтобы обхватить его член.
И он напрягся так для меня. От моего прикосновения. Моего поцелуя. Мы оба еще одеты, но он уже тверд из-за меня.
Я провожу рукой вдоль выпуклости и обратно, оценивая масштаб сокровенного.
Он стонет, прикусывая мою нижнюю губу. О, ему это нравится.
Я крепче обхватываю его и провожу ладонью снова.
Он отрывается от моих губ, тяжело дыша. Его рука с шеи опускается к спинке платья, пальцы замирают у застежек. Следующие слова даются ему с трудом:
— Насколько далеко ты хочешь зайти сегодня?
Я чуть отстраняюсь, всматриваясь в его полуприкрытые глаза, в жажду, написанную на каждом дюйме его лица.
— Что ты имеешь в виду?
Его пальцы цепляются за шов на спине, и одним легким движением первая застежка срывается.
— Я могу за десять секунд снять с тебя это платье и уложить тебя голой под собой. Если ты этого не хочешь, скажи сейчас.
Я резко втягиваю воздух от его слов, от образов, что они вызывают, от напряжения в его голосе.
Гордость раздувается во мне
— Ты этого хочешь?
— Да ты и сама, черт побери, знаешь, что хочу, — рычит он, прижимаясь бедрами к моей ладони, напоминая о весомом аргументе. — Но, если ты не готова… черт, просто скажи. Я сдержусь.
Я никогда не чувствовала себя такой сильной. Такой желанной. Такой властной. Мне нужно было, чтобы он задал ритм, но теперь, когда я обрела опору, я не хочу уступать. Не хочу отдавать эту силу.
И как бы сильно я ни желала того же, чего и он, стоит оставить его с этой жаждой. С этим желанием, которое он сможет утолить, только когда использует свой карт-бланш.
— Останемся в одежде, — говорю я, запыхавшись. — Только поцелуи и прикосновения.
— Я могу тебя трогать?
— Поверх одежды, — отвечаю, смакуя его разочарованный стон, то, как пальцы на моей спине сжимаются в кулак, сдерживаясь, чтобы не расстегнуть еще одну застежку. Я снова провожу рукой по всей длине его члена, потом подбираюсь к поясу. Он закусывает губу, когда я просовываю два пальца под пояс. Улыбаюсь ему вызывающе: — А я могу тебя трогать?