В его взгляде вспыхивает насмешливое коварство. Я почти вижу, как он обдумывает, отказать ли мне, как это только что сделала я. Он, дрожа, выдыхает.
— Это твой карт-бланш. Ты устанавливаешь правила.
— Прекрасно. — Я вновь прижимаюсь к его губам, в тот же миг, как засовываю руку под его брюки. Захватываю его нижнюю губу зубами — никогда не делала так раньше, но сейчас хочу попробовать так же, как он это делал со мной. Он помогает мне освободить рубашку из пояса и расстегивает верхние пуговицы.
С губ срывается стон, когда я наконец ощущаю в ладони его обнаженную плоть. Его член еще больше, чем казался сквозь ткань. Я скольжу по нему рукой вверх-вниз. Почти тянет прикоснуться и к его яичкам — как я видела, делали в северном крыле — но боюсь, что он засмеется и все разрушит. Я не хочу сделать ничего, что ему не понравится. Не сейчас, когда он у меня в руках. Не сейчас, когда он дышит тяжело, стонет…
— Эдвина, — выдыхает он сквозь зубы, когда я провожу по нему снова. — Подожди. Блядь.
Он резко двигается, и его член пульсирует в моей ладони. Он опускает край рубашки, чтобы скрыть свое семя, а другой рукой сжимает выбившиеся из прически пряди моих волос. Мне требуется секунда, чтобы понять, что произошло. Почему он застыл, тяжело дыша, с запрокинутой головой, закрытыми глазами, дрожащими мышцами.
Потом он склоняет голову, тяжелые веки приоткрываются. Я медленно убираю руку, а мой взгляд падает на край его рубашки. Рот сам собой приоткрывается.
— Ты… ты кончил. Из-за меня. Это я сделала.
На его губах медленно расплывается улыбка, и голос, когда он заговорил, полон веселья и остатками желания:
— Кажется, ты собой довольна.
— Я не знала, что так можно. Довести мужчину до оргазма рукой, в смысле. Я писала об этом, конечно, но никогда не делала сама. Я не думала, что смогу сделать это приятно.
— Обычно так не бывает, — говорит он. — В смысле, я обычно держусь дольше. Намного дольше.
Я расширяю глаза, обрабатывая это новое знание. В голове уже начинает формироваться сцена для будущей книги.
— То есть, если я правильно понимаю… я довела тебя до оргазма быстро? Это было быстро для тебя?
— Да. Хочешь за это медаль?
Я усмехаюсь:
— Если бы существовала, я бы повесила ее на стену. — Отступаю в сторону и складываю ладони, как будто обрамляю табличку. — Эдвина Данфорт довела Уильяма Хейвуда до оргазма рукой за три секунды. Я бы повесила ее в гостиной, чтобы все видели.
Он фыркает от смеха:
— Все. Я тебя потерял, да?
Я опускаю руки от воображаемой награды и поднимаю вопросительно бровь.
Он отходит от веселости, качает головой:
— Я думал, мы только начали, но твое проклятое самолюбие уже вытеснило все желание.
Я заливаюсь краской. Возможно, он не такую реакцию от меня ожидал. А может, именно такую. Я всегда иначе относилась к сексу, чем, как мне кажется, большинство людей. Уильям это уже видел, еще в северном крыле. Но это не значит, что желания у меня нет. Я чувствовала его с ним — сильное, невыносимое — и оно никуда не делось. Но рядом с ним теперь я ощущаю восторг. Восхищение. Силу. Теперь у меня есть личный, самый буквальный опыт, который я могу использовать в письме. Пальцы уже чешутся записать что-нибудь.
Уильям отводит с моего лба выбившуюся прядь той самой рукой, которой он сдерживал себя, чтобы не разорвать застежки на моем платье.
— Я хотел сделать с тобой этой ночью… многое, — шепчет он.
Пульс срывается в бег. Похоже, моя нужда писать не пересилила мое желание.
А все-таки мне нравится, как он на меня смотрит. Эта жажда в его глазах, когда он изучает мои губы. Эта дрожащая сдержанность в его движениях, когда он проводит рукой по моим растрепанным волосам.
Власть над ним все еще у меня. И я хочу сохранить ее еще чуть-чуть.
Я поднимаю подбородок и приоткрываю губы. Он наклоняется… и я прижимаю палец к его рту.
— Если ты так жаждешь творить со мной всякие непристойности, придется тебе воспользоваться своим карт-бланшем.
Он стонет мне в палец, и, небеса, я едва не поддаюсь. Едва не прошу его дать мне шанс выманить из него еще больше стонов. Едва не прошу его уложить меня в свою постель и показать, что именно он так хотел сделать этой ночью.
Он тяжело вздыхает и отступает на шаг:
— Дай только сменить рубашку. Я провожу тебя до двери.
— Не обязательно быть таким джентльменом, — фыркаю я, опускаясь, чтобы поднять с пола свое пальто. Закидываю его на руку и поднимаюсь. — Я же всего лишь прикоснулась к тебе…
Слова застревают в горле, когда я поднимаю взгляд. Он повернулся ко мне спиной и как раз стягивает с себя наполовину расстегнутую рубашку. Тусклый свет лампы скользит по изгибам его мускулистой спины, по движениям лопаток, когда он швыряет рубашку в сторону и тянется за новой. Он разворачивается, продевая руки в рукава, и я получаю полный обзор его переда. Мой взгляд скользит по его грудной клетке, по линиям в форме буквы «V», начинающимся чуть выше еще не застегнутых брюк.
Я уже видела его раздетым. В то утро, когда напилась «Облачного Пика», и меня стошнило на него.
Но тогда я его не желала. Не так, как сейчас.
Он ловит мой изумленный взгляд, и его губы изгибаются в дразнящей усмешке. Не делая ни малейшей попытки застегнуть ни рубашку, ни брюки, он спрашивает:
— Передумала?
Я моргаю, отрываясь от созерцания его тела.
— Нет.
Он усмехается себе под нос и, наконец, заканчивает одеваться. Его настойчивое желание проводить меня до комнаты все еще кажется мне забавным, но я не спорю. Мы выходим из его спальни и проходим короткое расстояние до моей двери.
Я шарю в кармане пальто в поисках ключа — пальцы на мгновение касаются сборника его стихов, и я улыбаюсь, вспоминая весь сегодняшний бред, который мы успели друг другу написать. Открываю дверь, поворачиваюсь к нему.
— Ну что ж, это было…
Он наклоняется и прерывает мои слова поцелуем. Его ладонь мягко охватывает мою челюсть, и я приоткрываю губы, впуская его язык без промедления. Поцелуй глубокий, требовательный. Жар вспыхивает во мне снова — от груди до той пульсирующей точки желания, что проснулась между ног. Казалось бы, после всего, что мы уже сделали, я должна была остыть… но я все еще жажду его.
Слишком быстро он прерывает поцелуй, тяжело дыша, лбом прижимаясь к моему.
— Ты не воспользовался своим карт-бланшем, — шепчу я, пальцы сжаты на его воротнике, готовые разорвать все пуговицы, если он скажет эти два слова. — Это не считается.
Он проводит большим пальцем сначала по моей челюсти, потом по нижней губе.
— Это была лишь репетиция, — говорит он, целует меня напоследок и уходит в свою комнату.
ГЛАВА 25
ЭДВИНА
Мир за окном моей гостиницы кажется другим на следующее утро.
Шире. Светлее. И дело не только в свежем слое снега, сверкающем под неожиданно ясным и солнечным небом. И не только в моей самодовольной гордости за подвиг, который я совершила прошлой ночью на члене Уильяма. Хотя это, безусловно, продолжает доставлять мне немалое удовлетворение, я будто погрузилась в спокойствие, которого не ощущала с того самого момента, как отправилась в путешествие по Фейрвивэю. После всего, что пошло не так в попытках добраться до книжного тура, после напряжения между мной и Уильямом, теперь, кажется, все наконец-то идет как надо.
Я не просто официально обеспечила себе двухочковое преимущество в нашей ставке — впервые с самого начала тура победа в борьбе за контракт не кажется невозможной. Вчерашняя автограф-сессия доказала: я действительно так популярна в Фейрвивэе, как утверждало издательство. Может, я поторопилась, решив, что Уильям безоговорочно побеждает по продажам. Может, его ошеломляющий успех в первых двух городах был всего лишь делом обстоятельств.
В «Полете фантазии» мои читатели даже не знали, появлюсь ли я вообще: слухи о моем отсутствии уже ходили. А в университете Уильям был любимцем по личным причинам — он же выпускник.