Может, я с самого начала недооценила себя.
К обеду пора выдвигаться в следующий город. Я едва сдерживаю возбуждение, пока мы собираемся на перроне в ожидании поезда. И, чтобы окончательно укрепить мою новую уверенность в себе, на проводы пришла королева Джемма. Причем не нас, а меня.
Мы болтаем о книгах, и я рассказываю ей несколько личных историй о своем писательском процессе. Она ловит каждое слово, смотрит на меня с восхищением.
До сих пор не верится, что королева — вот так, без стеснения, обожает мои книги.
Я то и дело встречаюсь взглядом с Уильямом. Он недалеко, смеется с Зейном, Монти и Дафной. Но каждый раз, когда наши глаза встречаются, в его взгляде вспыхивает тепло, и у меня перехватывает дыхание. Я не знала, будет ли сегодня между нами неловкость. Мы почти не говорили, но между нами будто что-то изменилось. Все ощущается по-другому. Лучше. Мягче.
А может, это просто еще один поворот в моем восприятии. Но он доказал: он не просто может меня поцеловать — его тянет ко мне. Даже больше, он… Он жаждет меня.
Он хотел меня так сильно, что я едва прикоснулась к нему, и этого было достаточно.
Я не могу сдержать довольную улыбку. Снова встречаюсь с ним взглядом, и он прищуривается, будто читает мои мысли. Но на его губах по-прежнему та же теплая улыбка. Даже смущенная.
Королева Джемма обнимает меня так крепко, будто хочет переломать мне позвоночник.
— Спасибо, что приехала в Вернон, — говорит она, отпуская меня. — Надеюсь, ты знаешь, как сильно я ценю тебя и твое творчество. Твои книги изменили мою жизнь. Они стали якорем счастья в тот момент, когда я в нем особенно нуждалась.
У меня перехватывает дыхание от таких слов. Я бы могла купаться в них часами, но понимаю, что сама еще не сказала и половины того, что стоит сказать. И она, несомненно, этого заслуживает.
— Надеюсь, вы тоже знаете, что изменили мою жизнь. Мне столько читателей из Фейрвивэя писали, что вы главная заступница моих книг. Я сомневаюсь, что вообще оказалась бы здесь, если бы не вы. Так что спасибо вам.
Ее глаза затуманиваются, рука ложится на грудь.
— Я буду повторять это всем подряд — чисто для права похвастаться.
— Пожалуйста, хвастайтесь на здоровье, — смеюсь я.
Помахав на прощанье, Джемма откланивается, и я присоединяюсь к своим попутчикам в поезде.
Наш следующий пункт назначения — один из самых северных городов Фейрвивэя. Город, о котором я читала в своей брошюре: Люменас. Он расположен на самом краешке Звездного двора и славится своими развлечениями и ночной жизнью, с особым упором на исполнительское искусство. Добраться до него из Вернона можно только на поезде, путь занимает два дня.
К счастью, нам достается люксовое купе. Оно в три раза просторнее всех, в которых мы ездили прежде: широкие мягкие кресла, подставки для ног, возможность трансформировать все в спальное отделение — за счет раскладных коек, откидных полок и выдвижных ширм. Думаю, за это улучшение стоит благодарить Зейна. Он решил присоединиться к нам в поездке. Как оказалось, Люменас — его родной город.
Все то раздражение, которое я испытывала вчера к прекрасному фейри с рогами, бесследно исчезло. Теперь я снова пребываю в легком благоговении. После того, как Зейн устроил мне уединение с Уильямом, я больше не подозреваю, что между ним и поэтом что-то есть.
Обстановка в нашем небольшом путешествующем обществе легкая и дружелюбная. Мы болтаем. Пьем. Едим. Когда скучаем, играем в карты или в шарады. Когда устаем друг от друга, читаем или дремлем. По ночам я забираюсь на одну из коек, а Дафна укладывается рядом. Днем же я не могу оторвать взгляд от Уильяма и подозреваю, он от меня тоже. У него всегда наготове ухмылка, а иногда и подмигивание.
Я чаще всего улыбаюсь в ответ, но однажды — когда он встречается со мной взглядом над фарфоровой чашкой, из которой пьет кофе, — я показываю жест, который видит только он. Сжимаю правую руку в кулак, будто обхватываю нечто внушительное. Он захлебывается кофе, едва не поперхнувшись, и тут же заливается краской.
Плохая девочка, — беззвучно произносит он через все купе. Остальные слишком заняты собой, чтобы заметить.
Я невинно пожимаю плечами, и опускаю взгляд на его бедра.
Когда снова смотрю ему в глаза, он прикусывает губу и ерзает на месте. Потом, четко выговаривая каждое слово, одними губами произносит: Когда мы останемся одни, я…
Но я так и не узнаю, что он собирался сделать, потому что Зейн поворачивается к нему:
— Мм? Ты что-то сказал?
— А? — Уильям моргает несколько раз. — Ничего.
Я прикусываю губу, чтобы не расхохотаться, и наблюдаю, как он возвращается к разговору с Зейном. Он кажется совсем другим. И, думаю, во многом это связано с присутствием друга. Он отбросил свою надменную манеру, колкости, снисходительный тон. Теперь он чаще улыбается. Шутит с легкостью. Поддразнивает мягче.
К последнему отрезку пути я уже чувствую себя запертой в поезде слишком долго и готова разрыдаться от облегчения, когда наконец прибываем на вокзал Люменаса. Утро ясное, погода мягкая и свежая. Гораздо теплее, чем в Зимнем дворе, но и не такая изнуряющая жара, как в Солнечном.
На выходе со станции наша группа делится на два экипажа — каждая из компактных карет вмещает лишь двух человек человеческого роста. Я еду с Монти, держа Дафну у себя на коленях. Мой нос буквально прижат к оконному стеклу, пока мы въезжаем в центр города. Хотя еще не полдень, улицы уже полны других конных экипажей и карет, а тротуары запружены народом. Здания взмывают вверх — выше всех, что я видела прежде.
Я вздыхаю от изумления:
— Этот город просто потрясающий.
— Если он тебя уже впечатляет, — говорит Монти, — подожди, пока не увидишь его ночью. Люменас живет ради своей ночной жизни.
Мне даже трудно представить, как он может стать еще прекраснее. Утреннее солнце отражается в окнах высоток, заливает светом уличных жонглеров и артистов, выступающих на каждом углу. Мы проезжаем мимо витрин, сверкающих магазинов, оперных театров, ресторанов и дорогих жилых домов. А еще мимо толпы людей, где люди и фейри перемешаны в равных пропорциях: острые уши, звериные черты, экстравагантные костюмы соседствуют с простыми нарядами и круглыми человеческими лицами. Это самое разнообразное сообщество, которое я видела за все время тура.
Я говорю об этом Монти.
— В Люменас съезжается много туристов, — говорит Монти, покручивая в пальцах не зажженную сигариллу. — И большинство из них — люди. Но при этом значительную часть артистов, жителей и персонала составляют фейри, а в некоторых районах города человеческие приличия вообще никому не интересны. Здесь и правда найдется что-то для каждого.
— Я знаю, почему он тебе нравится, Монти, — отзывается Дафна у меня на коленях. — Одно из прозвищ Люменаса — «Логово разврата».
Он бросает на куницу оскорбленный взгляд:
— Я, развратник? Возмущен до глубины души.
Она фыркает в ответ:
— Ты крутишь эту сигариллу в пальцах с тех пор, как мы приехали. Просто не можешь дождаться, когда снова раздобудешь Лунный лепесток от мистера Сомертона, да?
— В точку, Даффи. Немного Лунного лепестка, любительский бокс — и идеальный вечер готов.
— Только не смей потом списывать бокс как командировочные расходы.
— У меня вообще-то есть свои деньги, знаешь ли.
Я улыбаюсь их перепалке и жадно впитываю каждую улицу, каждое здание, каждый фасад. Наконец, наша карета останавливается у отеля, который настолько высокий, что даже не берусь сосчитать этажи. Уильям и Зейн выходят из своей кареты позади нас, и вся наша компания вновь воссоединятся.
Уильям приближается ко мне, когда мы заходим в лобби:
— Ну как тебе Люменас?
— Я в восторге. — Я кружусь на месте, не отрывая взгляда от мраморных полов, бело-золотых обоев и хрустальных люстр. — Монти явно выложился. Похоже, это лучший отель в городе.