Со вздохом я успокаиваю бег мыслей и буйную фантазию и напоминаю себе, что это на самом деле.
Исследование. И приятный способ сбежать от реальности.
Это все, чем это должно быть.
ГЛАВА 30
ЭДВИНА
Я просыпаюсь от испуганного вскрика где-то поблизости. Сквозь стеклянную стену струится утренний свет, я шевелюсь на диване, где проспала ночь, и перекатываюсь на бок. Нащупав очки рядом с подушкой, поднимаю голову и оглядываюсь в поисках источника шума. Он — у камина. Монти развалился в кресле с высокими подлокотниками, сидит перекошено, а Дафна застыла у него на груди на всех четырех лапах, выгнув спину еще выше, чем обычно.
Снова вскрикнув, она спрыгивает с него на пол.
— Это не то, как выглядит! — восклицает она.
Монти морщится, едва приоткрывая глаза. Трет виски, и я замечаю порезы и ссадины на его костяшках. Чем он занимался ночью? Зевая, он говорит:
— А как, по-твоему, это выглядит, Даф?
Она отступает на несколько шагов. Голос, обычно ровный, взволнованый и высокий:
— Мы спали вместе!
Монти хмыкает, выпрямляется в кресле и потягивается. Он по-прежнему полностью одет, хоть и с расстегнутыми жилетом и воротником.
— Ты уснула у меня на груди. Это еще не значит, что мы переспали.
— Мы провели ночь на одной мебели, прикасаясь телами, — говорит она. — Это унизительно.
— Ты же знаешь, как работает «переспать» в плотском смысле, да?
— Конечно, знаю. Я старше тебя на несколько столетий. У меня было больше брачных сезонов, чем тебе лет.
Я удивляюсь, услышав ее возраст. Выходит, она и правда живет не первый век. Скинув с себя плед, ставлю ноги на холодный ониксовый пол и поднимаюсь с дивана. Возможно, ей стало бы легче, если бы я хоть как-то вмешалась. Да, ситуация неловкая — и даже забавная, — но я ее понимаю. Я ведь тоже просыпалась рядом с Уильямом и чувствовала себя так же. Могла бы встать рядом, поддержать ее. Или хотя бы напомнить им, что они не одни в комнате и могут разбудить Зейна с Уильямом. Первый дремлет в своей кровати, второй устроился на диване в дальнем углу.
Я направляюсь к спорящей парочке. Ступни зябнут, и я плотнее запахиваю халат поверх сорочки.
— Я не про брачные ритуалы Неблагих, — говорит Монти. — Я про секс.
— Я знаю про секс у Благих, — шипит Дафна. — Я читала книги.
Он смотрит на нее с лукавой усмешкой:
— Ну, тогда ты должна знать, что у меня есть тип. И «четыре лапы и мех» — не он.
Дафна ахает и съеживается, будто он ударил ее. Голос ее становится тише, дрожащим:
— Я тебе не домашний зверек, Монти. Я человек.
Я замираю. От боли в ее голосе сжимается сердце. Сначала казалось, что Дафна просто смущена, это было даже мило. Но теперь я понимаю: дело не в недопонимании. Она видит в Монти не только коллегу. Не только человека. Она видит в нем мужчину. Она осознает его так же, как я Уильяма. А Монти… он видит в ней только куницу. Только Неблагую сторону. И отвергает, даже не попытавшись понять, какая она еще.
Лицо Монти меняется: он будто тоже все осознает. Голос его становится мягче:
— Нет, конечно, ты человек. Я знаю это.
— У меня есть другое тело.
— Не сомневаюсь, — отвечает он. В лице Монти проступает неожиданная нежность, и на мгновение мне кажется, что он сам вот-вот исправит ситуацию. Он приоткрывает рот, чтобы что-то сказать… но передумывает. Мягкость в его чертах исчезает, сменяется холодной, насмешливой ухмылкой. Он меняет позу, разваливается в кресле с ленцой.
— Ты слишком преувеличиваешь, Даффи. Мы не спали друг с другом в том смысле, который имеет значение. Это ничего не значило.
Следует долгая тишина. Наконец, Дафна огрызается:
— Ты козел.
И убегает так стремительно, что я даже не успеваю среагировать.
— А ведь так хорошо спал, — бормочет Монти, вставая с кресла с портсигаром в руке. Завидев меня, кивает.
Я сверлю его осуждающим взглядом.
— Ты нарочно сейчас был таким черствым. Зачем?
Он достает сигариллу и заправляет ее за ухо. Все его движения, выражение лица, голос — все будто выдохлось.
— Я ведь уже говорил тебе, мисс Данфорт, — произносит он на выдохе, направляясь к лифту. — Я не герой.
К счастью, ссора не оставляет серьезных последствий для нашей компании. Вскоре Дафна возвращается с того места, где пряталась, и, хотя и не делает никаких попыток заговорить с Монти чаще обычного, но и не игнорирует его. Ни Уильям, ни Зейн ничего не говорят о том, что могли слышать их перепалку — и это, безусловно, облегчение для Дафны.
Если кто и ведет себя странно, так это мы с Уильямом. Каждый раз, когда он ловит мой взгляд, в груди у меня начинает трепетать. А встречаемся глазами мы постоянно. Через всю комнату, когда он только проснулся утром. За обеденным столом, когда мы собрались на ланч. И сейчас — когда мы с ним сидим поодаль, в двух креслах у потухшего камина. Я записываю идеи в блокнот, а он читает свежие газеты. Время от времени, переворачивая страницу, он поглядывает на меня поверх листа, а уголки его губ поднимаются. Один только вид его губ возвращает меня в ту самую ночь — как они ощущались на моей коже, как его пальцы скользили внутри меня. Как он прижал меня к себе и прошептал в ухо:
Пожалуйста, используй меня скорее. Мне нужно больше тебя.
Я улыбаюсь в ответ, не сдерживаясь, и во мне снова вспыхивает то самое щекочущее чувство из вчерашнего вечера. Я то и дело напоминаю себе, что нельзя придавать этому трепету слишком много значения.
Но попробуй скажи это моему сердцу.
После полудня прибывает курьер с почтой.
— Все это вам, — говорит Зейн, передавая письма Монти.
— Ага, — отзывается тот, перебирая ворох конвертов. — Я отправил телеграмму во «Флетчер-Уилсон» об изменении нашего адреса, видимо, все это перенаправили из гостиницы.
Он подходит к нам с Уильямом и вручает каждому по конверту. Уильям напрягается, отлаживает газеты и отходит к окну.
Я сосредотачиваюсь на своем письме. Отправитель — «Буллард и сыновья», мое издательство в Бреттоне, а штамп — еще с той недели, когда я покинула страну. Письмо, наверное, прошло целое испытание, прежде чем нашло меня — учитывая, что в Фейрвивэе у меня нет постоянного адреса.
Как только я читаю первую строку, сердце уходит в пятки.
«Мисс Данфорт,
С сожалением сообщаем, что издательство «Буллард и сыновья» решило расторгнуть ваш контракт на все ранее опубликованные работы и более не будет принимать от вас новых рукописей. Ваши книги снимаются с печати, а оставшиеся экземпляры будут уничтожены.
Желаем вам всего наилучшего в дальнейших начинаниях.
Джон Буллард»
Я перечитываю письмо снова и снова, и с каждым разом сердце все тяжелее, все глубже уходит в пропасть. Условия контракта изначально были далеки от идеальных. «Буллард и сыновья» согласились меня издавать только при условии, что смогут расторгнуть договор в любой момент. И хотя мистер Буллард никогда не скрывал своего презрения к моему жанру, он не давал поводов полагать, что расторгнет все так внезапно. Он всегда принимал от меня новые рукописи. Да, после мучительных торгов о гонораре, но все же…
Я замираю, задержав дыхание.
Он принимал новые рукописи... до «Гувернантки и фейри». Именно тогда он дал ясно понять, насколько презирает фейри, и я впервые по-настоящему увидела, насколько глубоки в Бреттоне предубеждения по отношению к Фейрвивэю. Неужели дело в этом…
Дафна запрыгивает на подлокотник моего кресла, и я позволяю ей прочесть письмо.
— Ох ты ж, — произносит она.
— Как думаешь, это из-за того, что я приехала сюда? Из-за напряжения между Бреттоном и Фейрвивэем?