— Мне тоже нужна эта победа. И мои причины не менее веские, чем твои.
Я стискиваю челюсть. Глупо было надеяться, что все пройдет легко.
— Кто угодно из нас может выиграть по продажам, Эдвина. Ты же понимаешь это теперь? У тебя столько же шансов получить контракт от мистера Флетчера, как и у меня. Давай уже откажемся от этой нелепой ставки и сыграем по-честному.
Долгие секунды она просто смотрит на меня. Я затаиваю дыхание, молча умоляя ее увидеть в этом смысл.
Но надежда рассыпается, когда она качает головой.
— Я не могу рисковать. Ты прав, между нами куда меньше разницы в популярности, чем я думала, но это все равно не дает мне преимущества. У тебя было время в начале тура, когда ты выступал в одиночку. Я, может, никогда не смогу наверстать эти продажи. А значит, мне нужен уверенный ход. Победа, которую я смогу заработать сама.
Ярость и боль проходят сквозь меня. Я сжимаю кулаки у бедер, с трудом удерживаясь, чтобы не коснуться ее. И сам не знаю, хочу я ее обнять или встряхнуть.
— Ты понимаешь, что это значит? Что ты заставляешь меня сделать? Если ты не согласна отменить пари, у меня остается только один выбор — играть по-настоящему. Этого ты хочешь?
Ее глаза распахиваются, и я вижу, как в голове у нее складывается картина.
Прекрасно. Раз уж до нее начало доходить, я поясню.
Я позволяю себе наконец коснуться ее и беру за подбородок, поднимая ее лицо. Пальцы мои ласковы, но голос обретает холодную остроту:
— Объясню тебе, Вини. Я, может, и был готов играть честно и оставить решение за мистером Флетчером, но это не значит, что я позволю тебе просто так победить в нашем пари. Загоняй меня в угол — я буду драться. Откажись от честной игры — я сыграю грязно. Ты этого хочешь? Хочешь, чтобы я трахнул кого-то другого? Хочешь, чтобы я сделал с незнакомкой все то, что делал с тобой вчера ночью?
Она замирает, глаза округляются, грудь тяжело вздымается.
Я провожу большим пальцем по ее нижней губе.
— Хочешь, чтобы мои руки гладили чужую кожу? Чтобы мои губы касались чужой шеи? Чтобы мои пальцы вызывали чужое удовольствие? Чтобы мой член заполнял не тебя, а другую?
Она качает головой чуть резко.
Я наклоняюсь ближе.
— Тогда позволь отменить наше пари.
Она чуть склоняется ко мне, ее дыхание смешивается с моим.
Блядь, это опасно. Я не хотел дразнить ее. Я должен был провести черту между нами. Спустить себя с небес на землю. Напомнить себе, почему любить человека — это риск. Почему меня никогда не будет достаточно. Почему цели, связанные с Кэсси, важнее моего сердца. Но она так близко… и я уже ощущаю, как начинаю рушиться.
Как стою на самом краю обрыва, вглядываясь в глубины собственного сердца.
Может, я все-таки могу сорваться вниз.
Может, мы все-таки можем отменить это глупое пари и просто посмотреть, куда все приведет, без притворства и уловок. Может, у нас есть шанс на нечто светлое, даже если в конце победит только один. Может…
— Нет.
Она отступает так резко, что я замираю. Она не смотрит мне в глаза.
— Нет, мы не можем отменить пари. Я… мне это нужно. Я не могу положиться на случай.
Мое сердце трескается. Раскалывается.
Но я заставляю себя принять: так даже лучше. Она сделала выбор. Тот, что должен был сделать и я. Потому что она права. Пари — единственный способ, при котором каждый из нас может бороться сам.
Она отходит еще на шаг, опустив взгляд. Очки бликуют так, что я больше не вижу ее глаз. Но в голосе звучит дрожь, которую не скрыть.
— Делай то, что должен. Я тоже сделаю.
Она резко разворачивается и уходит. Я тянусь к ней, не в силах сдержаться. Я хочу остановить ее.
Но разум удерживает меня на месте.
Пальцы сжимаются в воздухе.
ЧАСТЬ 4: КАК ВЛЮБИТЬСЯ В ФЕЙРИ
ГЛАВА 32
ЭДВИНА
Я скучаю по Уильяму. Он сидит рядом со мной в поезде, но это не он. Не тот, которого я успела узнать. К которому испытывала симпатию. Может, дело в том, что Зейн больше не рядом, чтобы развеять его напряженность. А может, в том, что произошло на крыше. Как бы то ни было, с тех пор как мы покинули Люменас и отправились к следующей точке тура, Уильям снова стал тем самым высокомерным поэтом. Говорит редко, а когда это делает, голос у него холодный, язвительный или безразличный.
Или флиртующий, но только когда он обращается к своим поклонникам. За последние часы поездки у нас появилось двое таких — молодожены, которые узнали в Уильяме поэта, набирающего популярность по всему острову. С тех пор как они уселись в креслах напротив, рядом с Монти, они не оставили нас ни на минуту. А поскольку в дневное время поезд предлагает только общие вагоны, сбежать от них вежливо просто невозможно. Впрочем, я бы и не хотела сбегать, если бы они уделили мне хоть каплю внимания, но оно принадлежит только Уильяму.
По крайней мере, я не одна раздражена. Дафна свернулась у меня на коленях, демонстративно повернувшись спиной к нашим попутчикам. Хотя, возможно, раздражает ее скорее Монти, чем они — он тоже не замолкает ни на минуту. Будем справедливы: раздражают меня не столько эти двое, сколько Уильям. Теперь, когда он сам признался, что играет роль перед своими фанатами, я не могу не замечать, как сильно он в ней застрял. Его надменный тон. Натянутая усмешка. Улыбка, тщательно выверенная. Он звучит совсем не так, как звучал со мной.
Или… как звучал раньше.
До того, что произошло на крыше.
Он ведь не был жесток. Просто отдалился. Даже когда сидит рядом, его словно нет. Чего я, в самом деле, ожидала после того, как отказалась закончить наше с ним пари? Черт побери, как же я хотела сделать именно это — сказать «да». То, как он подошел ближе, как дразнил меня всеми этими грязными обещаниями… я была в шаге от того, чтобы сдаться. Чтобы умолять его позволить мне сдаться.
Именно поэтому я и отказалась. Мы с Уильямом слишком опасны друг для друга, и оба это знаем. Чем больше я с ним, тем больше мне хочется быть только с ним. И тем меньше я хочу зарабатывать очки с кем-то другим. А ведь мне это вполне на руку. Если я вообще не заведу новых любовников, а Уильям поступит так же — я выиграю.
А Уильям проиграет.
Он хочет, чтобы все было честно. И часть меня хочет того же.
Так почему же я не могу быть честной и разумной?
Я украдкой смотрю на его профиль — на эту усмешку, которая не достает до глаз, на его напряженную позу, выстроенную так, чтобы казаться непринужденной, но на деле — все, кроме этого. Мне так хочется снова увидеть его живую, теплую улыбку. Почувствовать на себе его обжигающее прикосновение. Вкус его губ. Исследовать те части его души и тела, которые мы до сих пор скрывали друг от друга. Хочу утонуть в этом головокружительном, щекочущем, трепещущем чувстве, которое он во мне пробуждает.
Что, конечно, тут же напоминает мне о всех причинах, по которым я не могу дать Уильяму то, чего он хочет. То, чего хочет мое сердце.
Потому что контракт важнее, чем романтика. Я не могу — не хочу — снова ставить любовь выше своей карьеры. Я поклялась себе в этом после Денниса Фиверфорта. Пусть я и не связана магией, как фейри, но я знаю, что так будет правильно.
Мне нужно выбросить Уильяма из головы. И выиграть это чертово пари.
Ресницы дрожат, я приоткрываю глаза, но все размыто. Поезд все так же покачивает, но гул голосов больше не бьет по ушам. Я моргаю, и постепенно мысли проясняются — раньше, чем зрение. Должно быть, я уснула.
Шевелюсь, обнаруживая, что моя голова покоится на чем-то мягком, но упругом. Поднимаю лицо с импровизированной подушки и понимаю, что это плечо Уильяма. Меня окатывает жар от макушки до пят. Не глядя на меня, он протягивает что-то. Мои очки. Я надеваю их, и картинка проясняется. Мы одни: ни Монти, ни Дафны, ни наших навязчивых попутчиков. Впрочем, другие пассажиры все еще остаются в вагоне. Видимо, наши спутники отправились в вагон-ресторан. Я выпрямляюсь, добавляя несколько дюймов между собой и Уильямом, и заправляю за ухо выбившиеся пряди. И тут — ужас: пальцы касаются влаги на щеке.