— Она зашла ко мне в номер предложить идею для моего лота на аукцион. Но кое-что еще надо обсудить.
Во мне вспыхивает горячая и необъяснимая злость. Неизвестная женщина приходила к нему в номер. Я так дергаю скатерть, что Уильям роняет свой край.
На его лице появляется дьявольская ухмылка:
— Ты что, ревнуешь, Вини?
— Конечно нет. С чего бы мне ревновать?
Его смешок доказывает, что он совершенно не верит моему возмущенному тону. Он тянет скатерть обратно на свою сторону, выравнивая ее.
— Вся власть сейчас у тебя. У тебя карт-бланш. У тебя есть возможность отменить наше пари и удержать меня от того, чтобы провести с кем-то ночь.
Я фыркаю и с остервенением приглаживаю складки на ткани.
— Ты сам сказал, что больше не хочешь со мной играть.
Между нами повисает тишина. Я все же решаюсь поднять взгляд. Его выражение сбивает дыхание. Он смотрит на меня так же, как тогда в лифте.
— Я хочу играть с тобой, — тихо говорит он. — Я хочу играть с каждым сантиметром твоего тела до самого рассвета. Но я не хочу, чтобы это было игрой.
Я хватаюсь за спинку ближайшего стула, чтобы устоять на ногах.
— Что ты имеешь в виду?
Он нервно сглатывает.
— Это не игра для меня.
Сердце грохочет как молот. Он говорит… о чувствах?
Он качает головой и разглаживает скатерть со своей стороны, будто прочел мои мысли.
— Я о контракте. Мне он нужен.
Плечи у меня опускаются. То ли с облегчением, то ли от разочарования — не пойму.
— Но ведь чтобы получить его, нужно играть, так? — в его голосе слышна горечь, движения становятся резкими. С тяжелым вздохом он опускает ладони на стол, склоняет голову. — Мне он правда очень нужен.
Я закусываю щеку изнутри, беру стопку тарелок с тележки, подхожу к его стороне стола и протягиваю половину.
— Ради Кэсси?
Он берет тарелки, не встречаясь со мной взглядом.
— Ради Кэсси.
Совесть давит все сильнее, пока я раскладываю фарфор по местам. Я прекрасно понимаю, что мои желания стоят на пути у чего-то гораздо более важного для него. Он ведь знает, что это ничего личного. У меня нет ничего против нее. Или против него.
— Она очаровательная. Мне понравилась.
— Очаровательная не то слово, — хмыкает он. — Но она та еще нарушительница покоя.
— Ты о ней заботишься.
— Она называет это «сюсюканьем».
Мы заканчиваем с тарелками и переходим к приборам. Я прикусываю губу, колеблясь, прежде чем задать вопрос, который, возможно, заденет за живое.
— Ты упоминал, что Кэсси не здорова. Что не хотел, чтобы она работала из-за ее состояния. Это что-то хроническое?
Он не отвечает сразу, но, когда говорит, в его голосе появляется тяжесть.
— У нее дегенеративное заболевание, которое врачи до сих пор не могут до конца понять. У нее слабый иммунитет. Такой же, как у Лидии.
— Это твоя мама?
— Биологическая мама Кэсси. Моя — по любви. Наши родители встретились, когда Кэсси была еще младенцем. Лидия забеременела от партнера по спектаклю, но тот не захотел жертвовать карьерой ради ребенка.
— Она была актрисой?
Он кивает:
— Так она и встретила моего отца. Он был одержим искусством. И женщинами. Я думал, он останется с Лидией. Ну, по меркам моего отца, их отношения и так были рекордно долгими, прежде чем он ушел.
Я замечаю, как меняется его голос, когда он говорит об отце. Как сильнее сжимает в руке ложки.
— Я бы никому не пожелал отца вроде моего, — бормочет он. — Но, если бы Кэсси унаследовала его кровь, у нее хотя бы было бы фейрийское исцеление.
В этой боли есть что-то, от чего у меня тает сердце. Оно трескается, наполняется теплом, жалостью, сочувствием. Не успеваю опомниться, как обхожу стол и оказываюсь рядом. Он не смотрит на меня, продолжает раскладывать приборы, и я осторожно кладу свою руку на его, останавливая.
Хмурюсь, смотря на него:
— Ты очень за нее переживаешь. Это не просто «сюсюканье», как она говорит, правда?
Он встречается со мной взглядом. И в нем столько боли, столько уязвимости, что у меня сжимается горло.
Я сглатываю ком в горле, по мере того как все становится на свои места.
— Лидия… Она умерла от той же болезни, что у Кэсси?
Он медленно кивает.
У меня дрожит нижняя губа:
— Уилл…
— Меня пугает, насколько хрупкими могут быть люди, — шепчет он, не отрывая от меня глаз. — Я никогда не думал, что полюблю одну из них…
Он резко замолкает, потому что по залу раздаются шаги. На лице — уже привычная маска, выстроенная настолько безупречно, что я почти сомневаюсь, был ли тот миг уязвимости на самом деле.
Он разворачивается навстречу новоприбывшему, а я застываю, прокручивая в голове его незаконченные слова. О чем это было? О Джун? Или… неужели я настолько тщеславна, чтобы подумать, что это могло быть про меня?
— А вот и вы, — раздается женский голос.
Мне приходится усилием воли вытянуть себя из водоворота мыслей — пока я не поднимаю глаза и не вижу ту, что, без сомнения, является Обри. Она ослепительно хороша, не уступая самому бальному залу. Стройная фигура, огромные фиалковые глаза и волосы, переходящие от блонда в небесно-голубой на концах. На ней блузка и юбка, схожие по стилю с моими, но драпировка подчеркивает фигуру так идеально, будто наряд сшит на заказ. На ее спине сложены переливающиеся крылья. Они напоминают стрекозиные, только гораздо больше — в соответствии с размерами ее человеческой формы.
Она останавливается перед нами и представляется. Я отвечаю вежливым приветствием и бросаю взгляд на Уильяма в надежде заметить хоть тень смятения после нашего разговора. Но он выглядит совершенно спокойно.
Может, мне все это почудилось. Может, он просто играл на моих чувствах. А может, правила нашей игры изменились.
Я изо всех сил стараюсь вытеснить это из головы и сосредоточиться на настоящем.
Обрисовывая завтрашний бал, Обри говорит:
— Будет ужин, танцы и больше сотни аукционов, в которых вы можете поучаствовать. Все вы. Даже Дафна и мистер Филлипс — особенно когда дело дойдет до танцев.
Она протягивает мне две карточки с цветочным орнаментом, каждая подвязана шелковой лентой. Я разворачиваю одну и нахожу список танцев с пустыми строчками напротив. Я не держала танцевальную карточку в руках с тех пор, как дебютировала в светском сезоне.
— Пожалуйста, передайте одну из них Дафне, — говорит Обри, — чтобы и она могла поучаствовать, если захочет. Каждый, кто сдаст карточку в конце вечера, принесет десять сапфировых кругов за каждую заполненную строчку. Все собранные средства пойдут в Литературное общество Фейрвивэя на поддержку программ по распространению грамотности в сельских районах, для детей Благих и Неблагих.
— Вот это дело, которое я могу поддержать, — говорю я и прячу карточки в карман юбки.
— Прекрасно. А теперь, как почетным гостям, вам нужно подтвердить участие в гвозде аукциона. Уильям, вы подумали над моим предложением о свидании?
Сердце резко замирает. Свидание? Что она имеет в виду?
— Я подумал, — говорит он, бросая на меня косой взгляд. — Не могли бы вы озвучить идею еще раз?
— Конечно. Мое предложение — разыграть на аукционе свидание с вами. Начальная цена — десять сапфировых кругов. Победитель получает возможность провести с вами день. На публике, разумеется, и план вы сможете составить сами. Как вам такая идея?
Проходит несколько бешеных ударов сердца, прежде чем я до конца понимаю, что именно она предлагает. Сначала я подумала, что Обри зовет Уильяма на свидание. И хоть я чуть-чуть выдохнула, узнав, что это идея для аукциона, все равно внутри что-то жжет. Кто бы ни выиграл этот лот, он явно будет рассчитывать на романтику.
— Согласен, — говорит Уильям после короткой паузы. И у меня все внутри обрывается.
Почему я надеялась, что он откажется? На каком основании? Я ведь сама не позволила ему прекратить пари. Если это свидание пройдет до конца тура, он вполне может использовать его, чтобы заработать очко. Именно поэтому он попросил ее озвучить предложение вслух. Он хочет задеть меня.