— Не уходи, — говорю я ему в спину, голос срывается на мольбу. — Я дам тебе причину. Вот она: я не хочу, чтобы ты был с кем-то еще. Не хочу, чтобы ты целовал, прикасался, делал что-то с другими. Только со мной.
Он все еще стоит спиной ко мне, пальцы не отрываются от ручки.
Я делаю шаг вперед:
— Пожалуйста, останься.
Он поворачивается боком и встречает мой взгляд мягкой улыбкой:
— Я и не собирался уходить, дорогая.
Вот тогда я замечаю зеленые вьющиеся лозы, вырастающие из его ладоней, обвивающие дверные ручки и скрепляющие их вместе. И вот тогда я замечаю, как он на меня смотрит. Этот взгляд, полный жара. Это желание на его лице.
Он отпускает лозы и идет ко мне. Когда останавливается, его руки обрамляют мое лицо:
— Но, пожалуйста, попроси меня остаться еще раз, — голос низкий, хриплый, руки на щеках дрожат от сдержанности.
Я поднимаю подбородок, приоткрываю губы:
— Останься.
Он впитывает это слово поцелуем.
ГЛАВА 35
ЭДВИНА
Уильям целует меня жадно, требовательно, и я отвечаю с той же силой. Его язык скользит в мой рот, я запрокидываю голову, наслаждаясь его вкусом, в дыхании — горечь и сладость крепкого напитка. Его ладонь скользит к моей шее, пальцы вплетаются в волосы у затылка, освобождая пряди из прически. Я обвиваю руками его шею, прижимаясь так близко, будто мы можем слиться в одно целое. Теперь, когда он в моих руках — мой, и ничей больше, — я не хочу отпускать его даже на вдох.
Он делает шаг ближе, заставляя меня отступать. Не прерывая поцелуя, позволяю ему вести себя, шаг за шагом, пока не упираюсь спиной в край бильярдного стола. Лишь тогда он отрывается от моих губ, поднимает меня и усаживает на край. Движения его становятся неожиданно бережными, и он снимает с меня очки.
— Все в порядке? — шепчет он.
Мир перед глазами плывет, но я не возражаю, если это значит убрать еще одну грань между нами.
— Да.
Он откладывает очки и припадает губами к моей шее. Мои ресницы дрожат, опускаясь, пока он целует по линии высокого кружева блузки, затем по краю челюсти, к изгибу, где она встречается с ухом. А потом его губы снова находят мои, и я уже раскрыта для скользящего движения языка и обмена дыханием. Он поднимает край моей блузки, вытаскивая ее из-под пояса юбки, и ладонями проходит по передней части корсета, огибая округлость груди.
Я никогда не испытывала к корсетам никаких особых чувств, но сейчас ненавижу их. Ненавижу плотную ткань за то, что она мешает чувствовать его еще сильнее. Его пальцы добираются до верхнего края, скользят по кружевной отделке, и там, где кожа наконец встречает его прикосновение, она покрывается мурашками. Я выгибаюсь навстречу, давая понять, чего хочу.
Он улыбается в мои губы:
— Стала жадной, Вини?
— Да. Хочу, чтобы ты прикасался ко мне. Везде.
— О, я сделаю больше, чем просто прикоснусь.
Его рука уходит за спину, к шнуровке корсета, и начинает развязывать ее. Я спешно расстегиваю пуговицы на блузке, неловко, боясь, что сейчас попросту оторву их. Когда блузка распахивается, Уильям уже развязал корсет. Я стягиваю с себя верх и даю ему соскользнуть на стол. Его пальцы возвращаются вперед, к крючкам на корсете, и один за другим он расстегивает их, пока ткань не раскрывается. Ладонь скользит под жесткий, вышитый золотом атлас и обхватывает грудь, большой палец кругами ласкает сосок, заставляя его напрячься и затвердеть. Я опираюсь руками о стол и откидываюсь назад, пока вторая грудь приподнимается над краем корсета — и он берет сосок в рот. Его язык обводит чувствительный бутон, и я запрокидываю голову, не сдерживая стон. Хочу, чтобы он поднял мою юбку и подошел ближе, чтобы я могла обвить его ногами и хоть как-то унять жар, разгорающийся внутри.
Его зубы чуть задевают сосок, и губы начинают новый путь — по ключице, вверх по шее, пока мы снова не встречаемся в поцелуе. Мои руки оставляют стол и находят застежку на юбке.
Уильям отступает, его глаза подернуты туманом желания. Я жду, что он закончит расстегивать корсет, чтобы увидеть меня обнаженной, но он делает еще шаг назад.
— Ляг, дорогая.
Я делаю, как мне велено, упираясь на предплечья. Когда мне кажется, что он потянет юбку вниз, он поднимает ее за подол, обнажая мои икры. Его ловкие пальцы находят шнуровку ботинок, и, глядя прямо мне в глаза, он снимает их. Потом чулки. Наконец, его прикосновения скользят вверх по голой ноге к колену, к внутренней стороне бедра. Он все еще держит мой взгляд, когда достигает края шелковых панталон. Проводит пальцами по ткани, скрывающей уже влажное от желания лоно. Его улыбка становится хищной, когда он видит, как мои губы приоткрываются. От следующего движения мои предплечья сдают, и я ложусь полностью на стол. Но между нами все еще есть преграда. Я хочу, чтобы его кожа коснулась моей.
— Больше, — умоляю без дыхания в голосе.
Он поддается моей просьбе, стягивая тонкий шелк с моих бедер, с ног, и бросает белье на пол. Потом задирает мою юбку выше и проводит пальцем прямо по моему лону, раздвигая складки. Мои ресницы дрожат, глаза смыкаются, и с губ срывается тихий стон.
— Ты жаждешь моих прикосновений, не так ли? — шепчет Уильям. Свободной рукой он придерживает мое колено, мягко разводя ноги шире. — Как долго ты этого жаждала?
— Какое-то время.
Его большой палец скользит вверх по моим складкам, затем начинает мучительно медленно водить по клитору кругами. Волна удовольствия пронзает меня, и я двигаю бедрами, вымаливая более глубокого прикосновения. Он замирает. Его голос становится ниже, насмешливее:
— «Какое-то время» — это сколько?
Он нарочно мучает меня, когда все, чего я хочу, — это больше его. Всего его. Я хочу, чтобы он оказался сверху. Внутри. А он все еще стоит между моих ног у края стола, полностью одетый, в то время как я наполовину в одежде, и только самые уязвимые места — грудь и лоно — обнажены. Его ладонь по-прежнему не двигается, даже когда я трусь о его пальцы. Я открываю глаза, чтобы бросить на него сердитый взгляд, и вижу улыбку на его лице.
— Уильям, пожалуйста, — выдавливаю я сквозь зубы.
— Ну, раз ты так вежливо попросила… — он делает шаг ближе, наклоняется надо мной и опускает голову между моих ног.
Я ахаю, когда он проводит языком по моим складкам в медленном, тягучем движении. Каждая нервная клеточка в центре тела загорается, и он только раздувает этот огонь каждым прикосновением губ, каждым движением языка. Его пальцы работают вместе с ним — раздвигают меня, наполняют, выманивая стоны и всхлипы, о существовании которых я и не подозревала. Разряд нарастает все сильнее, я зарываюсь пальцами в его волосы, двигаю бедрами навстречу его рту. Бедра дрожат в предвкушении оргазма…
И он отстраняется. Медленно, нарочно вытаскивая из меня пальцы, поднимаясь вверх.
— Что ты делаешь? — мой голос срывается на жалобный всхлип, дыхание рваное. Все мое тело вибрирует на грани освобождения, которое было так близко.
Он отходит назад, и я поднимаюсь на предплечья, чтобы не спускать с него глаз. Уголок его влажных губ чуть поднимается, пока он расстегивает уже ослабленный шейный платок, потом верхние пуговицы жилета и рубашки.
— Кажется, я обещал тебе мучения.
Я моргаю сквозь туман возбуждения, пока в голове не отзываются его слова, которые он прошептал в коридоре у моей комнаты в общежитии:
Буду дразнить. Мучить. Пока ты не начнешь молить, скулить, хныкать, как твои героини на страницах.
— Разве ты еще не заставил меня всхлипывать и стонать достаточно? — поднимаю бровь.
Он сбрасывает жилет, затем рубашку. Мой взгляд прикован к его телу — рельефным мышцам, играющим под кожей, когда он бросает одежду на пол.
— О, дорогая, мы только начинаем.
Он возвращается ко мне, становится между моими ногами и поднимает меня, прижимая к своей груди, полностью заключая в объятия. Я обвиваю его шею руками, он улыбается, затем целует меня медленно, глубоко. Вкус себя на его языке вызывает во мне странный трепет.