Он замирает на мгновение, затем уголок его губ медленно поднимается. Может, мне это показалось, но он почти выглядит впечатленным. Или просто развеселенным. Но чем шире становится его усмешка, тем сильнее я раздражаюсь. Это выражение слишком напоминает то обольстительное ухмыляющееся лицо, которым он встретил меня, когда я пришла. То самое выражение, которое он потом показывал каждой девушке в очереди. Щеки у него, наверное, ноют от такого напряжения. Не могу понять, как этот взгляд показался мне хотя бы на секунду ослепительным, когда я впервые увидела его.
Хотела бы я сказать, что теперь, зная, какой он на самом деле, он кажется мне менее привлекательным. Но нет. Он все еще произведение искусства. Портрет дьявола, но красивый. Особенно чувствую разницу между нами на фоне моего измятого подола, босых ног и наверняка взъерошенных волос.
Он отводит взгляд, вздыхает и трет шею, от чего его волосы становятся еще более беспорядочными. Затем разворачивается вбок, берет что-то со стола и поворачивается ко мне:
— Перемирие, — говорит он, но как будто нехотя.
Я опускаю взгляд — в его протянутой руке зеленая книга с золотым тиснением. Книга мистера Хейвуда. Название на обложке гласит: «Июньский портрет, запечатленный в покое».
Я фыркаю. Более претенциозного названия я в жизни не видела.
Он протягивает книгу ближе.
Я перевожу взгляд с обложки на лицо мистера Хейвуда. Он смотрит куда-то поверх моего плеча, будто ему хочется смотреть куда угодно, только не на меня. Я качаю головой:
— Нет, спасибо.
— Это вам.
— Нет, не мне.
— Там ваше имя, — говорит он и, наконец, встречается со мной взглядом. — Я подписал для вас и прочее.
— Я не хочу.
— Она бесплатная.
— Я. Не. Хочу.
— Ну, теперь мне все равно не воспользоваться ею, — говорит он и, наклонившись опасно близко, кладет книгу на мой стол, не отрывая взгляда. — Разве что кто-нибудь по имени Эд попросит копию книги.
Я задерживаю дыхание, изо всех сил стараясь не отпрянуть. Вдыхаю только тогда, когда он отстраняется. И только потом до меня доходит.
— Эд? В смысле Эд?
Улыбка возвращается — теперь с недобрым оттенком:
— Это все, что я успел написать, пока не осознал, кто вы.
Кровь закипает. Я хватаю книгу со стола и машу ею у него перед носом.
— Это делает ее еще меньше моей. Меня зовут не Эд. Я не хочу книгу, подписанную для какого-то Эда. И уж тем более не хочу твою книгу в каком угодно виде.
Я с шумом припечатываю книгу ему в грудь. Он и не пошатнулся, но едва успел перехватить ее, пока она не грохнулась на пол.
Пользуясь моментом, я резко разворачиваюсь и иду к лестнице. Я почти добралась до первой ступени, когда за спиной раздается его голос:
— Ты ничего не забыла, Эд?
Никогда в жизни я не чувствовала такой ярости. Я разворачиваюсь, готовая обрушить на него целую лавину обидных кличек, но слова застревают в горле. Он все так же опирается на край стола, в одной руке книга, а в другой мои туфли, которые болтаются на шнурках.
Ужас и унижение одновременно перехватывают дыхание. Уже достаточно ужасно, что он знает, что я босиком. Теперь еще он трогает мои туфли. Потные и затасканные, в которых я пробежала полгорода.
Он смотрит на меня из-под ресниц, губы изгибаются в улыбке все шире.
— Я не отдам тебе туфли, пока ты не возьмешь книгу.
— Тогда оставь себе и то, и другое. — Босиком, я разворачиваюсь и слетаю вниз по лестнице, яростно топая при каждом шаге.
Я уже жалею о своем топоте, едва оказавшись на первом этаже — в магазине стало тихо, как только подписание завершилось. Посетители, неспешно изучающие полки, бросают на меня озадаченные взгляды. Я съеживаюсь и виновато улыбаюсь. Теперь, когда я внизу, даже не знаю, куда идти. Было бы неплохо вернуть багаж и найти обувь получше. Или хотя бы воссоединиться с саквояжем, где я оставила свой блокнот. У меня уже есть идея для новой записи.
«14 способов умереть в Фейрвивэе: издание “Высокомерный фейри-поэт”».
О, вот это было бы по-настоящему терапевтично.
Вспоминаю, что мистер Филлипс упоминал, что оставит мою сумку за стойкой, и направляюсь прямо к сильфе по имени Арвен. Она как раз оборачивает стопку книг в бумагу и перевязывает бечевкой, вероятно, для кого-то из клиентов. Я неловко улыбаюсь, подходя к стойке, не зная, как поприветствовать ее. Из тех ли она фейри, у кого нет фамилии? Нужно ли представиться официально?
Она избавляет меня от сомнений.
— Как прошло подписание, мисс Данфорт?
— Прекрасно, — отвечаю, поправляя очки больше от нервов, чем из-за нужды. — Спасибо большое за прием. «Полет фантазии» — замечательный книжный магазин.
Я замолкаю, прикусываю губу. Надо бы перекинуться еще парочкой вежливых формальностей, но я очень хочу вернуть свою сумку.
Следующий вопрос вырывается быстрее, чем я успеваю подумать:
— Вы случайно не видели саквояж за стойкой?
Ее голубые волосы продолжают развеваться от ветра, которого я не ощущаю. Мысленно записываю ее милую внешность, чтобы потом использовать для создания какого-то персонажа. Арвен качает головой:
— Мистер Филлипс отнес вашу сумку в подсобку, когда вернулся с багажом. Это за той дверью, справа от кафе.
Я оглядываю часть магазина с расставленными столиками и креслами. За одним из них сидит пушистый енот и читает книгу, попивая чай. В груди вспыхивает восторг. Еще один Неблагой фейри! За все подписание я видела только одного — медведя в цилиндре, пришедшего к мистеру Хейвуду.
Настроение тут же портится, как только я вспоминаю наше последнее взаимодействие с поэтом.
— Мне вас проводить? — спрашивает Арвен.
Она все еще завязывает упаковку, поэтому я качаю головой:
— Отсюда дверь хорошо видно. Спасибо.
Я направляюсь к задней части магазина, изо всех сил стараясь не глазеть на прелестного енота и, конечно, с треском проваливаюсь. Настолько увлечена, что чуть не врезаюсь в один из столов. На этот раз огибаю его осторожнее и подхожу к двери.
— У Эдвины вообще нет шансов против него, правда? — голос приглушен, но я узнаю ровный, сухой тон Дафны.
— Я бы не был так уверен, — отвечает мужской голос. Наверное, это мистер Филлипс. — Сегодня лишь ее первый день. Думаю, к ней придет больше народу, когда разнесется молва, что она все-таки участвует в туре.
Я расплываюсь в улыбке от его уверенности во мне. Тянусь к ручке, но замираю, когда Дафна снова начинает говорить:
— Но у него уже фора. Разве мистер Флетчер не принимает решение, основываясь на продажах во время тура? Так Сэнди из отдела маркетинга говорила.
— Так и есть, — подтверждает мистер Филлипс. — И, возможно, по итогам тура продажи у Хейвуда и правда окажутся выше, если судить по сегодняшнему дню. Но в этом решении есть и вторая сторона. Мистер Хейвуд может и не захотеть публиковать еще три сборника стихов. Ты же слышала, как он говорит о своем «великом, блистательном искусстве, которое невозможно принудить или приручить, а можно лишь станцевать с ним, как с ветер и травинкой»… или как он там выражается.
Я бы с удовольствием посмеялась над его тоном, если бы не терялась в догадках, о чем вообще речь. Какое еще решение должен принять мой издатель?
— А он ведь серьезно хочет публиковаться в «Флетчер-Уилсон», — говорит Дафна.
— Правда?
— Ты вообще хоть на что-то обращаешь внимание?
— Только когда приходится, — я слышу улыбку в его голосе. Потом голос становится серьезнее: — Может, мисс Данфорт и не хочет жить в Фейрвивэе.
Сердце подпрыгивает от упоминания моего имени, но я все больше не понимаю, что происходит.
— Ей придется сюда переехать? — спрашивает Дафна.
— Хотя бы на год. Это лучший способ использовать маркетинговый бюджет, который прилагается к контракту. Больше туров, больше мероприятий. К тому же мистер Флетчер хочет, чтобы следующие книги, если мы их издадим, были про современный Фейрвивэй — а значит, достоверными. Год наблюдений ей пошел бы на пользу.