Я ложусь рядом, прижимая ее к себе, но как только закрываю глаза, слышу цветочный аромат и чувствую, как что-то щекочет мне шею.
Эдвина замечает это одновременно со мной, приподнимается и вытаскивает что-то у меня из волос.
— Это…
Я щурюсь в темноте, но и так понимаю, что это.
— Лепесток.
Она поднимает еще горсть лепестков, которые находит рядом с подушкой, и дает им осыпаться с ладони.
Я оглядываюсь. Вокруг нас — целая россыпь.
Эдвина приподнимает бровь.
— Уилл, ты только что… эээ… кончил лепестками?
Я хохочу.
— Сначала ты спрашиваешь, не какашка ли это, теперь — не сперма ли. Ни то, ни другое. Скорее… спонтанное непреднамеренное цветение. Клянусь, со мной обычно такого не происходит.
Она берет еще лепестки, пропускает их сквозь пальцы.
— Ты то же самое говорил про трехсекундное рукопожатие, которое я устроила твоему члену. И был прав, ты стал держаться куда дольше.
Я перекатываю ее на спину.
— Мы договорились, что ты не будешь это вспоминать.
Ее улыбка становится дьявольской.
— Я же сказала, что хочу выгравировать это на табличке и повесить над камином. И я не шутила.
— Ты неприличная женщина.
Ее улыбка смягчается.
— Но ты все равно меня любишь.
— Да, Эдвина, — шепчу я, целуя ее висок, щеку и губы. — Люблю тебя несмотря ни на что.
ГЛАВА 40
ЭДВИНА
На следующий день я наконец получаю свой выигрыш с аукциона — свидание с Уильямом. А заодно прощаюсь с двумя сотнями сапфировых кругов, что составляет почти все, что у меня есть с собой в этой валюте. По крайней мере, это ради благого дела — в пользу Литературного общества Фейрвивэя. И, конечно же, ради возможности провести время с Уильямом наедине.
Однако он настаивает на том, чтобы провести свидание именно так, как если бы я была ему совершенно незнакома. Мне даже приходится подписать договор при передаче средств, обязуясь не приближаться к сопровождающему меня джентльмену ближе, чем позволяет этикет: ни поцелуев, ни объятий, ни малейших касаний, выходящих за рамки приличного сопровождения.
Более того, он отказывается ехать со мной к месту встречи. Мне приходится остановить карету у отеля и назвать кучеру адрес. Я плохо знаю Дарлингтон-Хиллс и понятия не имею, куда меня везут.
Повозка катит в противоположную сторону от того района, где остановилась Кэсси. За окнами проплывают незнакомые улицы, симпатичные лавки, здания с покатыми черепичными крышами и цветущие деревья. Постепенно дома становятся все реже, а зелени — больше, и вот вдали начинает поблескивать кристально-голубая вода.
Кучер высаживает меня у огороженной дорожки, обсаженной плакучими ивами. За воротами и деревьями ничего не видно, но прохожие вокруг несут корзины и пледы, так что я следую за ними под высокую арку из решетчатого дерева, оплетенного чайными розами. Пройдя под ней, попадаю на огромную зеленую лужайку, окруженную ивами, с широким рябящим от ветра озером в центре. По кругу тянется променада, вся в тени великолепных деревьев с розовыми цветами.
Приподнимаю подол голубого прогулочного платья и спускаюсь по каменной лестнице к озеру, завороженная красотой этого места. Вода прозрачная, как небо, сверкает под легким ветерком. Ласточки чирикают в цветущих ветвях. Влюбленные прогуливаются, обнимаясь или сидя на пледах для пикника. Все напоминает городской парк в Бреттоне, только в тысячу раз красивее.
— Снова любовь с первого взгляда?
Я так залюбовалась, что напрочь забыла, зачем здесь. Но теперь от одного голоса Уильяма меня пробирает радостная дрожь.
Я оборачиваюсь и вижу его с озорной усмешкой на лице. На нем тот самый изумрудно-шалфейный костюм и кремовый шейный платок — в точности как в тот день, когда я впервые увидела его в «Полете фантазии». И как тогда, я снова сражена его красотой. Смогу ли я когда-нибудь смотреть на него без трепета?
Он качает головой и делает более серьезное лицо:
— Прошу прощения, мисс Данфорт. Это было неуместное замечание по отношению к незнакомке.
— Незнакомке? — переспрашиваю я, вскидывая бровь.
Он протягивает руку в перчатке:
— Разрешите представиться должным образом. Мисс Данфорт, я Уильям Хейвуд, поэт, которого вы столь любезно удостоили своим вниманием и приобрели на аукционе. Благодарю за то, что нашли время прогуляться со мной по променаду Дарлингтон-Хиллс.
Я вкладываю свою руку в перчатке в его:
— Мы играем?
— Немного, — шепчет он и подмигивает.
— Приятно познакомиться, — говорю я торжественным тоном, хотя улыбка, наверное, выдает меня с головой.
Он отпускает мою руку и предлагает локоть:
— Пройдемся?
— С превеликим удовольствием, — отвечаю я и беру его за локоть.
Мы идем на приличном расстоянии друг от друга, как и подобает всем парам вокруг. Похоже, этот променад посещают в основном люди и Благие фейри, ведь все здесь придерживаются тех самых формальностей, что я привыкла видеть дома. Странное сочетание знакомого и нового, и мне это нравится.
Уильям подводит нас к такой же уличной лавке, как та, у которой мы покупали люми в Люменасе. На этот раз угощение — те самые мягкие пирожки с бобовой начинкой, которые Кэсси и я пробовали в кафе.
Сегодня утром Кэсси заглянула к нам в номер убедить, что с ней все в порядке после вчерашнего. Это явно успокоило Уильяма. Она извинилась, что не дала о себе знать, и пообещала впредь быть более откровенной. При этом она бросила на меня выразительный взгляд, ясно дав понять, что к моему совету прислушалась.
Я даже жалею, что ее нет с нами сейчас, хотелось бы узнать ее поближе. Но то же самое я могу сказать и об Уильяме: еще так много, чего я о нем не знаю. Мы идем, едим сладкое, и между укусами задаем друг другу вопросы. Я узнаю о его детстве: о том, как он переезжал из города в город еще до того, как его отец встретил Лидию, и после этого тоже. До Лидии отец все время гнался за искусством и вечно менял муз. После они жили там, куда заносила карьерa Лидии. В последние годы, когда ей требовалось лечение, они с Уильямом и Кэсси обосновались в Земляном дворе.
Я собираю каждую его историю, как драгоценность, ценя и сладкое, и горькое. Каждая новая деталь — еще одна нить в ткани, из которой соткан Уилл. Я хочу знать все. Мы уже влюблены друг в друга, но еще столько предстоит узнать. Это полная противоположность тому, как все было с Деннисом Фиверфортом. С Деннисом мы сначала выучили друг друга наизусть по письмам, потом влюбились, потом встретились. И все развалилось.
С Уильямом мы оба не искали романтики. Скорее, наоборот, особенно друг с другом. Но притяжение оказалось неизбежным. Чем больше я его узнавала, чем больше видела его разных сторон, тем сильнее влюблялась. А теперь я узнаю те простые, но такие важные мелочи, из которых и складывается этот фейри.
Мы медленно обходим озеро, часто останавливаясь, и, вернувшись к исходной точке, Уильям делает формальный поклон:
— Нам пора проститься, — говорит он. — Благодарю за вашу компанию.
Сердце невольно сжимается. Я так увлеклась игрой, что на секунду забываю, что увижу его в нашем номере. Приседаю в реверансе:
— И я вас, мистер Хейвуд.
— Желаю вам доброго дня. Хотя советую заглянуть на мост, прежде чем уйти.
— Мост?
Он указывает в сторону заросшей деревьями части берега:
— Пройдите по тропинке и увидите его.
Я щурюсь, пытаясь разглядеть тропу, и, заметив ее, снова смотрю на Уильяма… но он уже исчез. Тихий мерзавец. Когда он успел ускользнуть?
Любопытство берет верх. Я возвращаюсь к началу тропы и иду по ней, хотя на пути встречаю и другие. Она ведет между ивами и цветущими изгородями, а потом к вымощенной дорожке. Передо мной чудесный сад: миниатюрные деревья, выветренные статуи лесных зверей и фейри, фонтаны, несколько прудов. Здесь почти никого нет, только пара случайных прохожих. Кажется, не все знают о спрятанном саду.