Скверное место. Время московское
Вадим Тихомиров
В чем счастье?..
В жизненном пути,
Куда твой долг велит – идти,
Врагов не знать, преград не мерить,
Любить, надеяться и – верить.
Аполлон Майков
Посвящается живым и павшим сотрудникам УБОПа России
Глава первая
Городок был так себе. В него не хотелось вернуться.
Без красивой архитектуры, ровных дорог и знаменитых на всю страну жителей, столетие за столетием он только ветшал и в конце концов стал напоминать штопаное, пропахшее нафталином пальто, которое в бедной семье со вздохом безысходности передавалось от одного небогатого поколения к другому, еще более обездоленному…
Если в центре города кое-где сохранились дома восемнадцатого или девятнадцатого века с намеком на былой достаток и общественное положение, то все, что их окружало на километры вокруг, было построено много позже и представляло собой чехарду бетонных коробок разной высоты, но одного цвета. Серого. Серыми были и всевозможно чадящие заводы с фабриками, мосты, витрины магазинов и столовок, да что там – единственный на всю область кукольный театр, и тот был построен из того же самого бетона унылого мышиного цвета. Летом весь этот срам прикрывали деревья, зимой человеку со слабой психикой хотелось удавиться от безысходности. Чистый воздух тут напрямую зависел от направления ветра. Если он дул с севера, то люди еще дышали полной грудью. Иные ветры, особенно западный, лишь порождали тяжелый кашель и сокращали продолжительность жизни оказавшегося здесь волею судеб народонаселения.
Кто мог, тот уезжал. Навсегда.
Он уехал тоже? Или ему это только снится? То, что он жив и просто спит, его мозг еще как-то контролировал. Всего остального могло и не быть. Так, просто нереализованные мечты-мечтишки хотят выкарабкаться наружу, а выхода не находят: черепная коробка запаяна накрепко.
И, может, нет никакой Москвы, нет Главного управления по борьбе с организованной преступностью МВД России. Нет, все это где-то существует, но отдельно от него, а он никакой не оперуполномоченный по особо важным делам Андрей Казимирович Большаков, «важняк», а так, простой опер ОБХСС этого самого ненавидимого им населенного пункта. И скоро вставать, пить чай, ехать на трамвае до райотдела, а затем целый день сидеть в крошечном и дурно пахнущем кабинетике, в котором до него целые поколения ментов-пингвинов упорно высиживали себе пенсию, и писать, писать один протокол за другим, пока не заноет рука, пока не окаменеет его задница…
Нет, тогда лучше и не просыпаться. А проснувшись, тут же пустить себе пулю в висок.
– Ты чего стонешь?
Голос был очень знакомым, но начать разбираться, чей он, значило проснуться. И он заставил себя еще глубже скатиться в сон. И вот он уже видел себя посреди ледохода. Вокруг по вспененной воде ползли иссиня-желтые льдины. Они по-хозяйски резали и терзали воду, безобразно вскарабкивались друг на друга, ломались и крошились от взаимных ударов, но, уменьшаясь в размерах, плыли и плыли куда-то вниз, по течению бесконечного потока. И где-то рядом должны быть его друзья, но сколько ни смотрел он по сторонам, сколько ни взывал о помощи, он видел только колотый лед, стремнину воды и стегающее по глазам ослепительное солнце.
* * *
Капитан милиции Станислав Тропарев уже пятый час лежал в снегу, точнее, четыре часа пятнадцать минут он был частью сугроба на обочине трассы Москва – Санкт-Петербург. Кромешная темнота и невозможность пошевелиться остановили время. И минуты, и часы в какой-то момент потеряли смысл и возможность их осязать.
Связь была односторонней. Если в начале операции наушник, вставленный в ухо, еще что-то регулярно отпискивал, сообщая лежащим в снегу информацию о ходе операции, но затем стал делать это все реже и реже, пока однажды не затих совсем.
Январские двадцать пять ниже нуля тоже перестали быть частью улицы. К каждой клеточке Тропарева приближался абсолютный ноль в двести семьдесят три с лишним градуса, и неуправляемый озноб колотил вытянувшееся по струнке тело. Все, что было надето шерстяного на нем, давно перестало греть и стало частью стужи. Бронежилет, тисками сжимавший грудь и живот, штурмовой автомат, стиснутый в онемевших руках, пистолет, больно прижатый к бедру, нож, прикрепленный к голени, работая сообща, отняли у тела последние способности генерировать тепло. Его правую ногу вдруг затрясло, как погремушку-маракас с Антильских островов. И тут Тропарев представил себя со стороны, и силы воображения хватило увидеть, что коленка его все сильнее выглядывает из-под тонкого слоя снежной каши…
И спросить не у кого, как он там, со стороны. Те, кто был с ним заодно, Шевелев и Гуляев, они в таком же положении, как и он, тоже дрожат, стиснув зубы. Ждут команды на захват и гонят от себя свои страхи. И если кому-то в голову взбредет мысль всадить в них по пуле, то они даже не поймут, в какой момент и откуда пришла смерть.
Возможно, в мире ином над ними даже посмеются. Что ж вы, братья, спецназовцами называетесь, а убили вас, как баранов!
И тут стало ему по-настоящему страшно.
Еще днем предстоящая операция казалась забавным приключением. Всего и надо-то взять с поличным явного идиота, который в своем письме в милицию пообещал устроить несколько взрывов большегрузов, если менты не подарят ему новенькую «ауди», сто тысяч долларов и автомат с патронами. Лишь после этого – он дал честное слово патриота – мир и спокойствие вновь воцарятся от Москвы до самого Питера.
Бред. Конечно, типичный бред.
В конце концов порешили, что действует одиночка. Но оставлять без внимания этот поток сознания никто бы не позволил. Были задействованы силы МВД и ФСБ. Команда подобралась крепкая. Почти пятнадцать человек готовы были по первому сигналу задержать кого угодно. Хоть одного, хоть нескольких. На все про все отводилось час-полтора. И кто-то очень рассудительный, в полковничьих погонах, не меньше, придумал уложить бойцов в снег. Чтобы быть поближе к месту действия. Ведь это только на улице дубняк, в снегу всегда теплее. И чем глубже, тем комфортнее. Так, по крайней мере, пишут в книгах.
Со стороны все бы выглядело так, словно кто-то снимал боевичок. Вот ленивые гаишники с двух сторон трассы, в паре километров друг от друга, светящимися жезлами блокируют движение, пропуская вперед лишь грейдер, который огромным отвалом не спеша сдвигает снег к краю дороги. Вот под