Антон Каково
Неучтенный элемент
Глава 1. Энергия бытия
Ленинград в марте 1971 года напоминал акварель, с которой уже смыли зимнюю грязь. Небо оставалось серым, но свет был уже звонким, слепящим. С крыш срывались капли, разбиваясь о мокрый, темный асфальт. Город пах сыростью, подтаявшей землей и далеким, терпким запахом Невы.
Алексей Волков шагал по набережной Васильевского острова, засунув руки в карманы потертого пальто. Ветра с Балтики уже не были ледяными, но оставались промозглыми. Но Алексею ветер не мешал. В полуметре от его лица капли воды и мокрого снега натыкались на невидимую преграду, обтекая его силуэт, словно вода обтекает камень в ручье. Его русые волосы оставались сухими, ботинки не пропускали влагу из луж, а тело окутывало неестественное тепло.
— Чертов климат, — проворчал идущий рядом мужчина, кутаясь в воротник. Он скользнул взглядом по Алексею — парню без шапки и зонта — но его мозг тут же услужливо подсунул удобное объяснение: «Наверное, он закаленный» или «Просто очень торопится».
Алексей привык к этому. Он называл это «Эффектом Слепого Пятна». Года три назад он понял: если очень сильно захотеть, люди перестают видеть странности. Они видят то, что хотят видеть. Норму.
Он свернул в проходной двор-колодец. Дворы здесь были темными, но на уровне третьего этажа уже отражался свет фонарей, установленных вдоль улицы. Он поднял голову и увидел в окне своей комнаты тусклый свет. «Рубин» работал. Значит, отец уже дома и смотрит телевизор.
Подъезд пах сыростью и старой краской. Поднявшись на третий этаж, Алексей остановился перед массивной дверью коммуналки.
— Давай же, — прошептал он, приложив ладонь к холодному металлу замка. Внутри механизма что-то тихо щелкнуло, как будто шестерни выровнялись по его воле, и дверь податливо отворилась.
В длинном коридоре, заставленном велосипедами, тазами и старыми тумбочками, было тихо. На кухне слышалось легкое бряцание посуды — соседка, баба Нюра, гремела кастрюлями. Алексей проскользнул в их с отцом комнату.
Она была узкой, «пеналом». Две кровати, шкаф, стол у окна и стопки книг: «Квантовая физика», «Биология», «Психология подсознания». Алексей искал ответы. Почему он может притянуть книгу с полки взглядом? Почему, когда он злится, лампочки в школе взрываются? Наука молчала. В советских учебниках не было параграфа про «Силу».
Отец, Николай, уже спал, сидя в старом кресле. Телевизор «Рубин» рябил, показывая окончание новостей. Николай работал фрезеровщиком на заводе «Электросила». Тяжелая смена, план, нормы. Раны, полученные под Кенигсбергом, не давали покоя: нога ныла к непогоде, а простреленное легкое иногда тяжело схватывало спазмом. Это был старый, мучительный счет войны.
Алексей видел эту боль. Она пульсировала вокруг колена и груди отца тусклым, багровым свечением. Парень подошел тихо, стараясь не скрипеть половицами. Он протянул руку, не касаясь ткани.
— Тише, пап, тише, — прошептал он одними губами.
Из его пальцев потекло мягкое, серебристое тепло. Багровое свечение угасло, спазм в груди отца отпустил, дыхание выровнялось, лицо разгладилось. Снять боль и дать отцу выспаться — это была его способность и его долг.
Он отошел к столу и взглянул на фотографию матери. Молодая женщина смеялась, щурясь от солнца. Лицо размыто — старое фото. В голове вспыхнул образ: зеленый свет, крик, ощущение полета на чем-то, что не было самолетом. Он читал о магии, о ведьмах и колдунах в сказках и старых книгах, но эти знания не давали ответа на то, что он может.
— Бред, — отмахнулся Алексей. — Ложные воспоминания на фоне детской травмы.
Завтра снова в школу. Снова притворяться обычным советским школьником, зубрить историю КПСС и делать вид, что ты не умеешь разогревать остывший чай, просто обхватив стакан пальцами, используя свою Силу.
* * *
5:29 утра.
В темноте комнаты щелкнуло. Не механизм, а мысль. Алексей открыл глаза ровно за секунду до того, как стрелка старого будильника должна была сорвать молоточек. Он протянул руку и прижал кнопку, не дав тишине взорваться звоном.
В комнате пахло канифолью, старыми книгами и едва уловимым ароматом озона — следом его вчерашних упражнений. Алексей глубоко вдохнул этот спертый, но родной воздух. Он любил это время. Время, когда огромный город еще спал, а Сила — так он называл то, что жило у него внутри — уже проснулась и требовала движения.
Алексей бесшумно выскользнул из-под одеяла, поежившись от утренней прохлады. Ноги коснулись крашеного пола. Он покосился на отца, спящего на соседней кровати. Спазм, вызванный старой раной в легком, отступил. Отец дышал ровно.
Но страх просыпался вместе с ним. Страх, что однажды люди в серых шинелях придут за экземпляром. Он боялся лабораторий и опытов. Поэтому он должен быть быстрее, сильнее и умнее их всех.
Он натянул тренировочные штаны и кеды.
На улице было сыро и сумеречно, но в воздухе уже висело томительное предчувствие марта. Двор-колодец пах талым снегом, мокрой штукатуркой и далеким, сладковатым запахом выхлопных газов с проспекта.
Алексей побежал. Холодный весенний ветер ударил в лицо.
Вдох — запах мокрого асфальта и прелых прошлогодних листьев.
Выдох — он разгонял энергию по венам.
Он был молод. Тело пело от восторга движения, но тенью накатывала мысль: «Надолго ли?» Каждый рассвет, встреченный на свободе, казался подарком. Он тренировал тело не ради значка ГТО. Он готовил себя к побегу, к бою, к выживанию. Он использовал усиление, чувствуя, как Сила укрепляла его связки.
На старой спортивной площадке он схватился за ледяную перекладину. Металл обжег ладони холодом. Подтягивания, отжимания. Он упивался этим огнем.
6:30. Вернувшись домой, он прошел в ванную. Здесь пахло хозяйственным мылом и хлоркой. Здесь никогда не капала вода. Стоило трубе дать слабину, как он, проходя мимо, просто желал, чтобы металл «залечил» себя.
Заперев дверь, набрал в таз ледяной воды, он опустил руки в воду. Сосредоточился на молекулах. Вода, в одно мгновение, стала ласковой, парной, идеальной температуры. Он умылся, наслаждаясь этим моментом личного, тихого триумфа над бытовыми неудобствами.
Вернувшись в комнату, он увидел, как первый луч весеннего солнца, пробившись сквозь облака, упал на пол пыльной золотой полосой.
Комната, узкая, как «пенал», была образцом эргономики. В углу, под самодельным светильником, располагался его небольшой рабочий уголок. Здесь, на фанерном столе, лежали паяльник, тиски, горстки радиодеталей и схемы. От этого угла всегда пахло канифолью, оловом и теплой пластмассой.
Это было его инженерное царство, и небольшой, но стабильный заработок. Он чинил соседям и знакомым приемники, магнитофоны, используя талант