Иннокентий Анненский - Фамира-Кифарэд. Страница 4

СЦЕНА ПЯТАЯ

ТЕМНО-САПФИРНАЯ

Нимфа остается на сцене. Она не может успокоиться сразу и, ломая руки, смотрит вслед Фамире. Но вот издали слышатся голоса, и на орхестру сходит новый хор — покуда непосвященных. Женщины в небридах, с тирсами, плющ и виноградная зелень в волосах, но в движениях еще нет экстаза менад ночи. Они скорее мечтательны.

Стены белые покинув,И знобимы, и палимы,В царство снежных исполиновВсе полями — долго шли мы.Неба зной, полей роса лиВ нас желанья не слабели.Или даром побросалиНа рабынь мы колыбели?Что в палестрах, что на пашняхДуш мы гневом распалили!Что оставили домашнихАлтарей без свежих лилий!Но безумьем пораженныхМанят дальние дубравы,Луговин завороженныхТмином пахнущие травы.Манят в дальнем фимиаме,Озаренные луною,Перевитые цветамиТравы, полные росою.

Гей… женщина! Не с нами разве ты?

Вакханки вы. Я бога чту другого,Его спокойно кудри разлиты,Глубокие глаза глядят сурово.

Он не играет, бог твой?

Что за бред!Играет — с кем?

С тобой; как наш, как Эвий.

Как лебедь, прям он в радости и в гневе,И тонок абрис губ: он — кифарэд.

А храм его, жена?

Он в этом доме.

И спит он здесь?

Один, и на соломе.

Вот дивный бог! Он не любовник твой?

Нет, только сын…

И бог, и сын… Ой, ой!У женщины, как я…

Ты полагаешь?

А кто же ты, жена, коль не такая ж?

Я — нимфа гор!

Небесная, прости!И, как сейчас, всегда тебе цвести!Но объясни нам, если только смеемМы, нимфа, знать, какой же бог лелеемТобою здесь? И если сын, емуТы молишься зачем же, не пойму.

Ты не поймешь меня, безумной, точно.Ты бросила ребенка — я нашла,Ты факел свой затеплишь полуночныйЯ свой сожгла, менада, весь сожгла…

Ребенка ты нашла? Да где ж ребенок?

Он рос один — печален, прям и тонок,И звал меня, а я была в бреду,И сердце спрятал он, — я сердца не найду.

Хоть назови его.

Его ФамираЗовут, меня зовут Аргиопэ.

О нимфа гор! Фамире надо мира:Он сердцем чужд и играм, и толпе…

Ты видела Фамиру?

Я слыхала,Как он играл, я слушала, таясьЗа перьями резного опахала,И за слезой вослед слеза лилась,Так сладостно лилась и неустанно,Но медленно и из закрытых глаз,Как в забытьи в полночный часВода разбитого фонтана.

СЦЕНА ШЕСТАЯ

Как-то незаметно среди вакханок появляется мужчина странного вида. Это старый сатир с очень румяным лицом, полный, почти тучный, седой и с начесами курчавых волос на небольших рожках, которые сатир, видимо, прячет. Вид у него очень скромный — существа давно и безвозвратно остепенившегося. Смятение вакхического хора скоро сменяется любопытством при виде смущенных улыбок старика в козлиной шкуре и с узловато-косматыми, но вовсе не воинственными руками.

Простите мне, сестрицы.Ваш нарядНас несколько роднит. Я был бы очень радПопасть в ваш нежный плен,Но, к сожаленью, — для менадДавно я только добрый брат.Меня зовут — Папа-Силен.

Ба… ба… Кого я вижу?.. Мы знакомы…

Не правда ли, роскошные хоромы?

Папа-Силен… Вот счастье… Боже мой…

Перед тобой, как лист перед травой.

Но Вакховых сперва устроим нянек…

По его знаку из лесу быстро выбегают два молоденьких сатира, как две капли воды похожих один на другого. Но только у одного голубая, у другого розовая ленточки в волосах. Малые не особенно внушающего вида, хотя при Силене стараются держать себя с достоинством. Они становятся так, что один загораживает другого.

СЦЕНА СЕДЬМАЯ

Те же и два Сатира.

Позвольте вам представить — мой племянник.Немножко ветрен, а давно жених.

Который же жених? Здесь двое их…

Козлятки, как же вы?..

И точно — двое,Но лишнего не вижу ничего я…Веселые малютки… И в фиасОни гостей доставят в тот же час…

Пауза.

Позвольте мне за доброго папашуВам тут же объяснить двоякость нашу.Товарищ мой — заика…О, слегка!Начните спор, и он сейчас спасует:Так у меня — язык, а у него — рука,Я спичи говорю, а он ворует…Так и живем… мы, пары не дробя…Но влюбимся… так каждый за себя.

Д-д-а, в-в-лю-убимся… так каждый за себя…

Смех. Хор и сатиры уходят.

СЦЕНА ВОСЬМАЯ

БЕЛЫХ ОБЛАКОВ

Силен и Нимфа.

Папа-Силен — ты должен мне помочь…Иль дай травы такой мне, чтоб безумнойПроснулась я опять. Я погибаю.

Чур, чур меня! Безумья не пророчь;Рукой подать — фиас, и очень шумный,В фиасе же и сам я угораю.

Силен, я — мать, которую не любят.

Не верят ей — я думаю — скорей.

Я не нужна ему. Пойми: никтоЕму не нужен. Вот, Силен, что страшно.Живет в мечтах он. Сердцем горд и сух…И музыкой он болен.

О целительДуши моей безумной!.. Для чего жЯ так люблю Фамиру? И желаньяСкопилися в такой густой туман,В такой густой туман, что умерлаЗа ними и лазурь? На бурю дажеНадежды нет…

Пауза. Нимфа закрыла лицо.

Все понял я — молчи…Приходится в фиас вернуться, нимфа,И не хотел, а надо… Что ж? Идем!Ох, эти струны — холоду напустят,Да, как туман, отравят вас мечтойНесбыточной… Нет, право, флейта лучшеДля женщины… И лжет она легкоКак ветреный любовник…

Я останусьС Фамирою, Силен.

Пока тебяОн не прогнал… Как женщины упрямы!Что ж доказать ты хочешь?..

Здесь алтарь,И дом мой здесь…

Не новые прикрасыНе нового желанья.Что-нибудьЗадумала, должно быть, ты… И, ластясьК косматой оболочке моегоЧувствительного сердца…

ПосулилаФамире муз я… Ты, Силен, не мог быЕго свести послушать? И зачемТы возвращал меня рассудку только?

Ну, этим-то, положим, ты покудаНе очень стеснена.Кого ж из музХотел бы он заставить петь?

Евтерпу.

Холодная богиня. Здесь косаНайдет на камень, нимфа. Обмануть,Конечно, всех возможно, и Евтерпа,Хоть муза, все же женщина. Да толькоФамиру ведь не спрячешь. Он упрям:Не усидит и в бочке…

Он мечтает,Что для него Евтерпа будет петь…

Тогда турнир предложим пиериде.

О сатир, а расплата?.. Разве с богомБороться им под силу? Сколько нас,Взлелеянных Кронидом, приносилиГероям сыновей, все были славныАхилл, Мемнон и Рее, но между нихСчастливого ты знал ли?

Так покуда жУсловия у нас в руках, а спесьПосбить ему, пожалуй, и недурно.

Папа-Силен, я — женщина, и мойНе видит ум далеко. Но, как лань,Мое трепещет сердце. Там не луг,Болото там бездонное — цветамиПрикрытое, о сатир…

Может быть,Ты и права.

Пауза.