— Ты будешь жить, — кривоватая усмешка сама ползет на лицо. Привычная до боли.
Почти с детства. Юлиана выучилась усмехаться раньше, чем вновь — говорить.
Теперь горькая усмешка Феодоры — тень Юлианиной:
— В застенках или в простой тюрьме? На каторге? На золотоносных рудниках?
Усмешка и тень слез. Но не страха.
— В своем домике. Тебе ведь его подарили. Я не отнимаю даров Евгения. Останешься под охраной — для твоего же блага. Но на всём готовом. Можешь заказывать еду и прочее у лучших торговцев. Казна оплатит всё. Ты заслужила. Не трать больше слов. Я не стану мстить бессильной, одинокой старухе. Евгений никогда не пошел бы на это — значит, не пойду и я.
Нянька обернулась у широкой двери, уже ее распахнув. Застыла очередной скорбной тенью — серой в широком алом проеме. Опять — пепел и пламя. Цвета Мидантии.
В потухшем взгляде Фео — легкая тень удивления. Почти безразличного. Столь же серого.
— А ведь вы и впрямь любили императора Евгения. Даже вы. Милосердный Творец вам судья, Ваше Величество.