- Может быть, ты права, - сказал он. – Однако убил его все-таки земляк твой, а не мой воин. Но я чувствую себя виноватым и хочу загладить свою вину.
- Да уж! – Женщина искоса, оценивающе глянула на Хельгера. – Уж не в жены ли взять хочешь?
- А если и хочу? – игриво ответил ярл. – Я хоть немолод, но мужчина крепкий, силы для игр любовных сохранил. Жена моя померла давно, так что бабы в доме у меня нет.
- Да ты, чай, любую в дом взять можешь.
- Любая мне не нужна. Хочу поговорить я с тобой. Умила. Не как ярл, как родственник неутешный. Племянница моя умерла в родах.
- Королева-то? – Тут молодуха заплакала уже по-настоящему, без притворства. – Жаль-то к-а-ак! Красивая была, как солнышко на небе яркое!
- И мне жалко, Умила. А еще жальче мне то, что дочка у ней сиротой осталась. Старухи-знахарки ее выходили, да выкормить не могут, кормилицы подходящей нет. Поят ее коровьим молоком. А ты младенца кормишь, вон у тебя титьки какие! Хочу тебя к ней кормилицей приставить.
- А я зараз! – закивала Умила, вытирая слезы. – Дитя кормить, это я с радостью. У меня молока много, Растиславушка мой есть много не может, зубки у него режутся… А что это ты, варяг, про титьки мои сказал?
- Сказал, славные у тебя титьки. Как у лучшей коровы в стаде.
- Ох, ну и сказал, похвалил! Да ты в бабах, видать, еще меньше, чем в детях малых понимаешь.
- Я воин, Умила. Я в войне понимаю, в мече и в том, как им сражаться. А коли в бабах чего не понимаю, так ты меня поучи, - Хельгер взял ее за руку. – Если не оценил я твоей красоты, так ты мне ее покажи. Хочу глянуть на твою грудь.
По глазам Умилы он понял, что она того только и ждала. Распустил завязки сарафана, потом, опустившись к ее ногам, задрал ей рубаху и стянул через голову. Он не ошибся – Умила была в самом расцвете, таких женщин и варяги, и словене любят. Широкие бедра, пышный живот, грудь немного отвисла, но упругая, и от прикосновения к этой груди Хельгер ощутил прилив мужской силы.
Умила сама расшнуровала ярлу штаны, и Хельгер даже ощутил некоторую неловкость. Он привык к тому, что женщины, которых он брал в своих походах, пытались сопротивляться, или же делали вид, что сопротивляются. Умила же напомнила ему покойную жену, и оттого мужская сила Хельгера удивила даже словенку. Она хотела понравиться свирепому ярлу, но подыгрывать ему, изображая удовольствие от близости с ним не пришлось – Хельгер заткнул бы за пояс любого молодца вдвое моложе себя. Он взял Умилу дважды на своем простом солдатском лежаке, а после, заглянув ей в глаза, понял, что обрел душу, которая теперь за него пойдет в огонь и воду.
- Ты славная женщина, Умила, - сказал он ей, пока они лежали рядом, и женщина целовала его грудь, заросшую седыми волосами. – Я не ошибся в тебе. Такая кормилица, как ты, моей племяннице в самый раз.
- Все сделаю, как скажешь, - томно ответила женщина, гладя Хельгера.
- Маленькая княгиня едет в Псков с воеводой Ратшей, так отец повелел. Поедешь с ней, будешь при ней, как кормилица и как нянька.
- Уехать? – Губы женщины дрогнули. – А ты?
- Я остаюсь подле князя. Но обещаю, что возьму тебя к себе. Детей возьмешь с собой. Все необходимое я тебе дам.
- А долго ли мне тебя в Пскове ждать? – с надеждой в голосе спросила Умила.
- Кто знает? Твоя забота-дочь князя. Учти, что ты за нее головой отвечаешь.
- Как родную буду любить.
- Ты хорошая женщина, - Хельгер поцеловал будущую кормилицу в пухлые губы и начал одеваться. – За твоими детьми я уже послал. Так что до завтра останешься у меня.
Во взгляде Умилы была такая неподдельная радость, что сумрачный Хельгер еще раз подивился непостижимости словенских женщин. Воистину, лучшее, что есть в этой земле – это женщины. И Хельгер вдруг неожиданно для самого себя подумал, что, пожалуй, уж очень долго после смерти жены прожил один.
В начале осени пришла весть из Белоозера от Куявы. У Янички родился мальчик, крепкий и здоровый. Куява сообщил князю, что ребенка в честь деда назвали Рогволодом.
Рорк же с трудом приходил в себя. После похорон жены он запил, да так страшно, что Хельгер, ставший при князе нянькой, еле справился с этим безумием. Лишь вести из южных земель заставили Рорка оторваться от чаши с медом.
Еще в самом начале месяца серпеня Хельгер задумал план, который должен был в случае успеха защитить словенские земли от хазар. На десяти ладьях старый ярл послал на юг дружину под началом двух самых способных своих керлов – Аскольда и Дира... Однако случилось то, чего Хельгер даже вообразить не мог. Аскольд и Дир, прибыв в город Киев, провозгласили себя конунгами-соправителями и отказались платить Рорку дань, говоря, что пока не договорятся с хазарами, дань им платить просто нечем.
- Славные новости, - сказал Рорк, когда Хельгер отпустил гонца, привезшего послание от Аскольда и Дира. – Что посоветуешь теперь?
- Посоветую идти на Киев и наказать предателей.
- Слишком много смертей, Хельгер. В последний год я не успеваю справлять тризны по родичам и собратьям. Может, твои керлы одумаются.
- Ты очень много говоришь о покойниках. Живые заслуживают гораздо больше внимания.
- Дир и Аскольд? Мои братья и родичи погибли на холме у церкви в ночь Юль. Я стал конунгом, потому что люди решили, что я этого достоин. Но всем я обязан Браги, Эймунду, Рингу, Хакану, сотням воинов, погибших в этой сече. Я обязан старому Турну. Теперь я конунг, но счастья нет. Я потерял женщин… женщину, которую любил. Неужто Хэль и впрямь забирает всех, кого я хочу видеть рядом с собой?
- Это пустые разговоры. Ты слишком долго валял дурака. Собери войско