«Благодарение Небесам, эта история не завершилась таким нелепым финалом, – возрадовался про себя Шэнь Цинцю. – Никто бы не вынес ещё одного подобного тупизма…»
Он понимал, что Лю Цингэ бросил ему в лицо известие о смерти Ло Бинхэ сгоряча, и всё же своей выходкой он напугал его до бесчувствия, заставив Шэнь Цинцю на пару мгновений утратить столь ценное самообладание, а потому он не удержался от упрёка:
– Глава пика Лю, как ты мог поступить со мной подобным образом? Я спросил тебя первым, потому что я тебе доверяю. Сказать по правде, я разочарован.
Лю Цингэ уставил на него свирепый взгляд. Не особенно впечатлённый этим Шэнь Цинцю кое-как принял сидячее положение, бдительно следя, чтобы на пострадавшие части тела не оказывалось слишком большого давления, и спросил:
– Так что, в конце концов, произошло? Как я оказался на пике Цюндин? Что там с хребтом Майгу? И где Ло Бинхэ?
– Нет нужды беспокоиться о хребте Майгу, – ответила Ци Цинци. – Он давным-давно разлетелся на куски.
– На куски? – потрясённо повторил Шэнь Цинцю.
– Разве вы с Ло Бинхэ не уничтожили Синьмо? А уничтожение меча вызвало разрушение хребта Майгу.
– Да-да, учитель, – подтвердил кое-как протиснувшийся к его ложу Мин Фань. – Бóльшая часть хребта обрушилась на лёд и пробила в нём здоровенную дыру. После этого лёд на реке Ло быстро стаял. Туда же упали и вы вместе с Ло Бинхэ, а шишу Лю выловил вас обоих оттуда.
Шэнь Цинцю как раз принял чашку чая из рук Нин Инъин, собираясь отпить из неё, но, по счастью, так и не успел сделать ни глотка, иначе точно заплевал бы чаем всё покрывало.
– Обоих?!
Он невольно бросил смущённый взгляд в сторону Лю Цингэ. Если он верно помнил (а такое, пожалуй, забудешь!), они с Ло Бинхэ только-только закончили перед тем, как он уничтожил меч!
И пусть ученик и натянул на него своё одеяние, на его теле оставалось достаточно улик – было бы странно, если бы острый глаз Великого и Ужасного Лю ничего не заприметил.
Неудивительно, что теперь он сверлит его этим полным очистительного огня взором! Воистину, Шэнь Цинцю навлёк позор[183] на всю их школу!
– Ну да, выловил, – продолжила пилить его Ци Цинци, – вцепившихся друг в друга так, словно вас уже постигло трупное окоченение, – вас невозможно было разделить никакими силами. И все это видели – совсем стыд потерял, а? Наш хребет Цанцюн…
Вот только кучи свидетелей ему и не хватало – Шэнь Цинцю и без того умирал от раскаяния. Сколько бы предосторожностей он ни принимал, он всё же умудрился подкинуть дровишек в топку «Сожалений горы Чунь»…
А вот что немало удивило его, так это то, что Ло Бинхэ, вопреки ожиданиям, безропотно отпустил его на хребет Цанцюн вместо того, чтобы вновь умыкнуть учителя, что куда больше соответствовало его извращённой логике. Подозревая в этом какой-то подвох, Шэнь Цинцю снова потребовал:
– Так где, в конце концов, сейчас Ло Бинхэ?
– Учитель столько дней провёл в забытьи, – отозвалась как всегда почтительная и добросердечная Нин Инъин. – Разумеется, А-Ло только и оставалось, что отправиться за чудодейственным лекарством для учителя…
За каким таким лекарством?! Его учитель только что чудом избежал смерти, восстановив полную шкалу здоровья, а этот мальчишка носится бог весть где вместо того, чтобы покорно ожидать его пробуждения, преклонив колени у изголовья? Такие мелкие поручения впору выполнять младшим ученикам!
– …Поскольку шишу и шибо выдворили его с хребта, – еле слышно закончила Нин Инъин.
У Шэнь Цинцю, который был больше не в силах сохранять возвышенное и холодное выражение лица, вырвалось сдавленное фырканье.
Ничего удивительного, что Ло Бинхэ с позором выставили с хребта Цанцюн после того, что он тут вытворял, – но то, что грозный главный герой с этим смирился, покорно проглотив обиду, воистину поражало, наполняя сердце невольным сочувствием.
Что ж, если с ним всё в порядке… значит, всё хорошо.
«Хорошо ему – да щас, разбежался!» – при этой мысли Шэнь Цинцю внезапно переменился в лице:
– Глава школы!
Как он мог забыть, что рядом с ним был ещё один герой на последнем издыхании – Юэ Цинъюань!
Резко сев на постели, Шэнь Цинцю кое-как сунул ноги в сапоги и бросился вон из пещеры. Никак не ожидая от него такой прыти, прочие на мгновение остолбенели, прежде чем ринуться за ним.
– Шисюн Шэнь, вам следует немедленно вернуться в постель!.. – заклинал его Му Цинфан.
Выскочив из пещер Линси, Шэнь Цинцю всей грудью вдохнул напоённый влагой чистый благоуханный воздух гор. Внезапно край угольно-чёрного неба расцветило несколько золотистых вспышек. Прислушавшись, он уловил шум голосов и звуки празднества, доносящиеся от Главного зала пика Цюндин.
– Что там творится? – спросил Шэнь Цинцю, подтягивая голенища сапог в ожидании остальных. – Что там за шум? И где глава школы?
Поправив перекосившийся нагрудник, Ци Цинци раздражённо бросила:
– Надо же, и о главе школы вспомнил! Жив он.
– Шисюн Шэнь, вы очнулись как нельзя вовремя, – улыбнулся Му Цинфан. – Не пропустите празднество.
Услышав, что с Юэ Цинъюанем всё благополучно, Шэнь Цинцю вздохнул с облегчением. Выходит, использование меча на хребте Майгу всё же не поглотило его жизненный срок без остатка – а в противном случае Шэнь Цинцю не знал бы, как с этим жить. При этом он поневоле задумался: догадывается ли кто-то ещё о зловещем секрете Сюаньсу?
Шэнь Цинцю тут же посетила донельзя тщеславная мысль: что это за праздник? Неужто в честь того, что он наконец пришёл в себя? Право слово, стоило ли пускаться на подобные издержки?..
Будто угадав, о чём он думает, Лю Цингэ не преминул спустить его с небес на землю:
– Отмечают то, что удалось предотвратить слияние двух миров, – к тебе это не имеет никакого отношения.
– Ну, могли бы заодно отпраздновать и моё пробуждение, – смущённо пробормотал Шэнь Цинцю.
Поскольку отмечалось спасение всего мира, само собой, празднование не ограничилось хребтом Цанцюн: были приглашены все школы и кланы совершенствующихся, принимавшие участие в битве на реке Ло, большие и малые. Потому-то над пиком Цюндин реял неутихающий гомон, подобный клокотанию кипящего котла, а сквозь толпу было не протолкнуться. Среди этого пёстрого собрания Шэнь Цинцю удалось углядеть немало знакомых лиц: похожие как три капли воды прекрасные даоски осаждали кого-то, вознося хвалу нежными голосами, – при ближайшем рассмотрении величественной фигурой со скрытым вуалью лицом, чьи холодная утончённость