Сын вернулся вечером, не особенно радостный. Во-первых, предтраурная атмосфера, когда ждут печальной вести со дня на день, хуже траурной. Во-вторых, тезка был расстроен недавним конфликтом с отцом.
— Спросил у него: «ПапА, так тебе скоро будут присягать?» Отец сердито ответил, что старшему брату присягнул. А когда Саша удивился, то разгневался и чуть его не высек. «Константин станет императором по закону, не знаешь разве⁈»
Я только вздохнула. Великий князь и будущий царь проявил вчера слабость, после чего поспешил явить силу. Как домашний мальчик, у которого гопник отобрал мобилу со словами: «Даришь? Ну, я беру». А жертва ограбления принялась уверять себя, что да, действительно подарил. И чем больше родители и друзья в этом сомневаются, тем он агрессивней и уверенней: да, я подарил! Вы что, мне не верите⁈
Это чувство Николай Палыч сохранил на ближайшие два дня, когда в столицу пришло печальное известие. Генералы опять его навестили, напомнили, что надо присягнуть брату Константину. Великий князь присягнул. Позже члены Государственного Совета осмелились распечатать письмо покойного царя и спросили Николая: как же так, ведь вам присягать должны⁈ Будущий царь пылко и отчаянно попросил вельмож поклясться в верности брату, добавив, что иных предложений даже слушать не станет.
Государственные мужи поддались давлению — присягнули. История шла своим чередом.
Все эти подробности я узнала во дворцах и салонах. Как-то не сразу сообразила, что после третьего сбывшегося пророчества все мои благотворительные и коммерческие дела отошли на второй план. Меня приглашали, меня зазывали и шепотом спрашивали: будет ли царствовать Константин? А чаще в утвердительной форме: «Так теперь наш государь Константин Павлович?»
Пророчицы имеют право капризничать. Я улыбалась и, немного потомив собеседника — чаще собеседницу, — говорила:
— Кто-то недавно очень поторопился, и эта торопливость к добру не приведет.
Если обижались и говорили, что мои прежние пророчества были определенные и конкретные, то сообщала:
— Когда настанет время, я скажу правду о том, что произойдет до конца года. Но только когда будет нужно.
На лицах графинь и княгинь было разочарование с оттенком пресыщенности: хотели узнать будущее — не удалось. И я видела за этим праздным любопытством пока еще не тревогу, а ожидание. Будто светский Петербург смотрел авторский фильм, когда вроде бы все предсказуемо, но что-то еще должно случиться.
Меня же в эти дни больше интересовали люди, готовые действовать. Я знала, что легкость присяги Константину сперва привела в отчаяние членов тайных обществ. Но потом они решили ждать и готовиться.
Произвела небольшую разведку — посетила модель-камеру Адмиралтейского музея, фактически музея флота, которой заведовал Николай Бестужев. Давно обещала зайти и наконец-то нанесла визит.
Разговор с моряком-декабристом вышел странный. Конечно же, обсуждали морские дела, я рассказывала о технических новинках. Слегка поспорили о преимуществах и недостатках гребного колеса, винта и водометного двигателя. Пригласила в усадьбу 4 декабря.
Сама же напрягла всю психологическую интуицию, всю практическую чуйку. Человек явно не высыпается — ночная работа или ночные заседания. Недавно испытал разочарование. Но надежда осталась.
А еще диалог напоминал поединок рапиристов в непробиваемой броне. Каждый знал, что собеседник знает гораздо больше, чем говорит. И чувствовал — не выведать. Лишь пару раз, обсуждая речные маршруты и корабельные механизмы, Бестужев проговаривался о некоем шансе, который выпадает лишь однажды.
Когда расставались, я напомнила о приглашении и намекнула, что домашняя обстановка располагает к откровенности.
* * *
4 декабря Бестужев не приехал. Причина была проста: 3 декабря в столицу примчался великий князь Михаил из Варшавы. И за несколько часов общегородское любопытство с привкусом легкой тревоги переросло в страх.
Михаил Палыч не присягнул Константину Палычу ни в Варшаве, ни в Петербурге. Зато привез письма от брата с недвусмысленным отказом от престола Российской империи.
Но эти письма немного опоздали. Просто отказаться от короны следовало до присяги. Теперь Константин мог от нее только отречься. А это другая процедура, не прописанная в законах и беспрецедентная.
Все, о чем говорили в Зимнем дворце, я узнавала через несколько часов. Конечно, в виде слухов. Но сверяла их с реальной историей и понимала: так и случится.
Николай хотел в первую очередь, чтобы Константин переменил решение и воцарился. Если совсем не желает, пусть приедет и отречется перед Сенатом, Синодом, Госсоветом, а главное — Гвардией. В крайнем случае — пришлет официальный акт об отречении.
Но я знала, что не будет ни первого, ни второго, ни третьего. И даже отчасти понимала Константина. Вспоминала наш ночной ужин в Варшаве, когда он, хмельной и добродушный, стал откровенен.
— Да, согласен, Эмма Марковна, надо бы Александру обнародовать, что престол — не мой. А то еще присягнут по глупости, и как быть тогда? Отставных царей Россия не знает-с — спросите Карамзина. Разве раньше в монахи постригали, так супруга не позволит.
Не поспоришь. Константин не хотел надевать корону даже ради того, чтобы немедленно снять и отдать брату. Нет в Российской империи статуса «экс-император». Поэтому малодушие Николая и упрямство Константина породили взрывную смесь.
И я знала, кто готов поднести огонь. Бестужев не приехал ко мне именно потому, что совещания, встречи, переговоры пошли бесконечной вереницей. Да, вот тот самый единственный шанс.
* * *
— Ты, Мушка, собираешь салонные слухи, — сказал мне вечером муж, — а я — донесения сотрудников. Как-то очень все напряженно и нерадостно. И в гостиных, и в трактирах говорят об одном и том же: хороший царь Константин, но почему не приезжает? Может, Николай не пускает? А еще спорят, как было бы лучше: если Константин будет править или Мария Федоровна, как матушка Екатерина. Еще говорят, будто покойный царь указы оставил: солдатскую службу втрое сократить, крепостных освободить и в траурные дни всех бесплатно напоить.
Я не успела ответить, как постучала Настя. Она уже поправилась и принялась за секретарские труды. А пока мы отдыхали в гостиной, исполняла обязанности швейцара.
— Эмма Марковна, к вам делегация от учеников. Говорят, серьезная проблема, а с этим к вам в любое время.
— Скажи, Настюша, сейчас выйду.
Сама же не сдержала вздоха. Да что такое! Россия в кризисе, а у меня в хозяйстве опять проблема!
Глава 57
Принимать подчиненных в уютно-домашней обстановке — неправильно. Хоть с победой они явились, хоть с бедой. Поэтому минуты через три