– Ребята, он наш. Это наши! Пришла помощь!
Охранник рявкнул в ответ:
– Still![7]
Электрик шутливо поднял одну руку вверх:
– Все-все, никаких песен. Просто товарищ нам расскажет, как отсюда сделать ноги.
Немец, не понимая ни слова, нахмурился и снова гаркнул:
– Still!
Пленные затихли, каждый возился со своим куском электросети. Немец покрутился рядом, вздохнул раз, другой. Электрик снова подмигнул Александру и соединил два провода, так что во все стороны посыпались искры. В ужасе надзиратель отскочил в сторону и уже издалека выкрикнул:
– Idiot! Ich werde schiesen![8]
– Замыкание! – развел руками пленный. – Изоляцию надо. Тащи изоляцию, ребятки.
Взбешенный охранник только выкрикивал ругательства, когда монтажник снова коснулся проводом другого оголенного конца, чтобы вызвать фонтан искр. Тот повторил просьбу:
– Лещенко, тащи изоляцию.
Худой, изможденный заключенный в робе поднял вверх огромный синий моток, показывая фашисту, что идет по делу. Когда он оказался рядом, Канунников, не поднимая головы, прошептал:
– Вырубайте освещение. Нужна темнота. Я убираю охранника, вы бежите через насыпь налево к ельнику. Оттуда я выведу вас в партизанское укрытие.
Лещенко негромко повторил товарищу, который скручивал у другого столба с бухты черный жгут:
– Сенька, как коротнет, налево в елки дуй.
Лопоухий высокий Сенька, не меняя выражения лица, кивнул. Охранник на своем месте зевнул и скинул тяжелый автомат с плеча. Он явно устал следить за своими подопечными, которые то и дело переговаривались, пользуясь особым положением технических работников. Немец с тоской посмотрел на огромную бухту с проводами, на наваленные бревна, гору инструментов – работы еще много, хватит на всю ночь. Маяться ему от напряжения с этими пленными, пока не закончится ночное дежурство. А оно только началось, в тонкой форме уже прохладно, тяжелое оружие оттянуло плечо, ноги в сапогах гудят от усталости. Солдат украдкой оглянулся на офицера, который тоже выдохся на своем посту и теперь шел к черной пасти депо, чтобы передохнуть от проклятой стройки. Понял, что наконец выдалась спокойная минутка, и с облегчением сел на обрубок сосны рядом с насыпью.
Канунников кивнул своим сообщникам – пора! Лещенко, стоящий на шпале, подхватил жердь, подвесил на нее толстый провод и плотно прижал его ко второму висящему обрывку. С громким хлопком во все стороны полетел сноп искр. От него Александр на секунду ослеп, почти на ощупь он прыгнул в сторону, под руками оказалась тугая кожа сапог охранника.
Саша всем телом навалился на немца и с силой вонзил ему в шею крошечное лезвие перочинного ножа. Пальцы плотно закрыли открытый рот, чтобы заткнуть рвущийся наружу крик. Только его вопль смешался с остальными. Вся станция от короткого замыкания погрузилась в темноту. Пленные и их сторожа начали вопить от неожиданности, затопали тяжелые солдатские сапоги, шум перекрывали резкие команды офицера. В ночном сумраке все беспомощно метались по маленькому пятачку, не зная, что делать.
Александр слышал шум будто на далеком расстоянии, время вдруг растянулось в длинные секунды. Он все вгонял лезвие в податливую шею, так что пальцы полностью погружались в теплую пульсирующую кровь. Вся скопленная ненависть вырвалась наружу, он вгонял ее в фашиста через лезвие крошечного ножа.
– Получай, за всех за нас! За мою Родину! – рычал он сквозь зубы при каждом ударе.
Лишь когда тело немца обмякло и затихло, лейтенант очнулся от звуков поднявшейся автоматной пальбы и бросился через полотно железной дороги к лесу. Его ждут, сейчас на расправу нет времени. Мы потом… Хотя внутри все бурлило от смеси ярости и удовлетворения. Сколько он видел этих безликих, бесстрастных немецких рядовых с автоматами на плече! Уверенные в своей безнаказанности, равнодушные к человеческим страданиям, они убивали людей, словно скотину, смотрели блеклым взглядом на матерей, рыдающих над мертвыми детьми, пинали и били прикладами в спину ослабевших стариков. Безликие служаки фюрера слились сейчас воедино в этом единственном безымянном гитлеровце, которого наконец настигло возмездие.
Задыхаясь от приступа волнения, Канунников едва не промчался мимо беглецов, которые затаились между густыми елочками-поростами. Кто-то ухватил Александра за ногу:
– Товарищ, мы здесь! Куда бежать? Быстрее! Показывай!
– За мной! – прохрипел обезумевший Сашка.
Длинные ноги отпечатывали шаги, мозг мгновенно находил приметы верного направления. За спиной пыхтели, стараясь не отстать, трое мужчин. Их подгоняли крики, тоскливый стон сирен – в лагере уже узнали о побеге заключенных и объявили общую тревогу. Облава! Но Сашка бежал, и сердце стучало радостными толчками в такт шагов: они успели! Все получилось! Еще трое спасены!
Беглецы с шумом влетели в ледяную воду. Падая и цепляясь друг за друга, они перешли ледяной ручей. Александр тянул их за рукава робы, помогал, напутствовал вполголоса:
– Терпите, терпите! Так надо, чтобы собаки сбились со следа!
Вот уже второй изгиб водного потока и скалистая высота, по которой он погнал вперед своих спутников:
– Взбирайтесь. Вверх, быстрее!
После сирен лес зашумел гомоном немецких солдат. Александр знал, что еще с десяток минут, и вдоль берега двинется цепь с оружием наперевес, с рвущими поводки овчарками, которые выискивают жертву – испуганных, беззащитных людей среди деревьев. Только они ничего не найдут, беглецы уже карабкались на Сашкины плечи и переваливались через высокую ограду из каменных плит. Он нырнул в узкую щель последним, тяжело прохрипел:
– Когда немцы… будут здесь. Вот так! – Он уперся ступнями и ладонями в тесные стены и приподнялся вверх, чтобы в узком проеме не было видно ног.
Остальные осторожно принялись повторять указанный маневр.
Канунников покачал головой:
– Не сейчас. Когда они будут здесь. Это тяжело, но надо вытерпеть.
Рядом со стеной он заметил заботливо приготовленное Елизаветой ведро с водой и кусок хлеба, завернутый в тряпицу. Кивнул коротко – подкрепитесь. Сам прислушался к звукам: вот уже отчетливо можно разобрать голос офицера, утробный рык ищеек. Взмах руки – и бывшие узники оторвались от воды, насторожились, как звери в норе.
Александр подал знак, и все одновременно поползли вверх, цепляясь за каменные стены изо всех сил. В узком пространстве четверым не хватало места, Канунников чувствовал, как все сильнее дрожит тело изможденного голодом, высохшего до состояния скелета Лещенко. Лейтенант выгнулся дугой, чтобы обессилевший узник смог опереться ему на плечо. Сашка слышал тяжелое дыхание, переходящее в хрип. После лагеря и многонедельной дороги без еды эти люди еле держались на ногах, силы таяли с каждой секундой. Как только звуки облавы начали удаляться, Канунников мягко соскользнул вниз, прошипел:
– Тихо. По одному. Нас