– Ну что? – Торлейв несколько отодвинулся, чтобы взглянуть ей в лицо, держа за плечи.
И снова он пришел в непонятный восторг при виде этих глаз – вровень с его собственными. При свете дня он ясно видел в ее серых глазах золотистые искры вокруг зрачка, и от восхищения позабыл на миг, о чем начал говорить. Он правду сказал Беру: это худое, продолговатое, скуластое лицо вовсе не красиво, но почему-то это лишь усиливало его влечение к ней – как намек, что в этой несуразно рослой деве скрыты силы, перед которыми внешняя краса ничего не стоит.
– Ты хочешь выйти за кагана? Царицей стать – то есть каганшей?
– Смеешься ты!
Дединка сама засмеялась этому нелепому предположению, и от ее низкого голоса, хрипловатого смеха у него внутри прошла приятная дрожь, и потянуло засмеяться в ответ, будто и не он вот только что дважды избежал верной смерти. А может, как раз поэтому.
Он перепрыгнул эту яму, и теперь перед ним снова расстилалась неоглядно долгая жизнь и все те радости, какие она могла принести.
– Я – каганшей? Да как меня отослали с обозом, думала, лучше бы мне умереть, чем в такую даль ехать…
– А со мной поедешь?
– Куда?
– В Киев. Или хочешь со своими чурами на весь век остаться?
Говоря это, Торлейв почувствовал разочарование потери, будто терял то, что уже принадлежало ему.
– С тобой – поеду, – без колебаний прошептала Дединка. – Что мне в тех чурах – это же они меня к кагану проводили.
– Я женюсь на тебе. Раз уже ты – главная невеста этих краев, своим подвигом я это заслужил. Ты согласна?
– Поневоле приходится. – Дединка вздохнула в притворной печали. – Никто другой меня здесь и не возьмет…
– Почему же?
– Ну… Вуй Доброван же видит. – Дединка бросила беглый взгляд за ворота.
– И что он такое видит?
– Как меня целует чужой мужчина, да еще и рус.
– Я еще не…
Торлейв не успел закончить, как обнаружил, что целует ее – или она его. Уже не разобрать…
* * *
Возвращение в Былемирь вышло торжественным и победоносным – жаль, что в этой пустынной местности почти некому было его оценить. Зато былемиричи запомнили это зрелище и в поколениях передавали рассказ о нем. Возглавлял шествие Агнер верхом на лошади, держа на поднятом копье Кощееву личину, как голову поверженного врага. Сам Агнер, с его смуглым морщинистым лицом, косичками в длинных волосах и бороде, с кожаной повязкой на правом глазу, выглядел отличным стражем для этой жуткой добычи. За ним ехали Орлец и Илисар, потом Бер и Торлейв, у Торлейва позади седла сидела Дединка, держась за его пояс. И уже тем, что посадил ее на своего коня, Торлейв без слов сказал былемиричам о своих намерениях, заявил права на девушку, и все смотревшие на них поняли это с первого взгляда. Далее на санях везли связанных Игмора и Красена, за ними рядами шагали смолянские отроки Торлейва и хольмгардские отроки Бера во главе с десятским, Свеном.
Приближаясь к воротам Былемиря, Свен запел, а прочие отроки подхватывали каждую строчку.
Ой, да зародила сильна,
Ой, да зародила сильна
Буйна ягода в бору!
Буйна ягода в бору!
Ох, и пошла красна девка,
Пошла красна в бор ягоды брать.
Ох, и заблудилась красная девка
Во темному бору.
Ох, и наблудила красна девка
Ровно три года.
Ох, и приблудила красна девка
Ко быстрой реке.
Ох, и выходила красна девка
На крутой бережок.
Ох, и расстилала красна девка
Шелковый платок.
Ох, она кричала сильно громко
Перевозчика.
«Ох, и перевозчик, бел-молодчик,
Парень молодой,
Ох, и перевези красну девку
На тот бок реки.
Ох, чего сто́ишь, бел-молодчик,
То и заплачу».
«Ох, и за перевоз, красна девка,
Поди замуж за меня!»
Былемиричи, видя победное шествие и слыша веселую свадебную песню, сами начали улыбаться. Растворили ворота, испуганно косились на двоих связанных пленников и на Кощееву голову на копье, однако все громче делались приветственные крики.
– Ну чем мы с тобой не витязи из сказки? – по-русски крикнул Бер Торлейву, понимая, что уже вот-вот его станет не слышно. – Голова чудовища и спасенная невеста – сам Олег Вещий не так красиво вернулся из Миклагарда!
– Ему не повезло – у него не было рядом такого брата! – Торлейв взмахнул рукой, указывая, кого имеет в виду. – Если бы не ты, меня привезли бы сюда по частям, разделанного, словно кабанчик!
– Я не жалею! – заносчиво ответил Бер, отвечая не совсем на эти слова, а на тот вопрос, что жег ему душу. – Я, конечно, ценю свою честь, но тебя мне жалко больше! Если бы я дал этому угрызку зарубить тебя, как он уже зарубил Улеба, вот тогда был бы мне позор и поношение!
Совсем юным Бер потерял мать, потом почти у него на глазах погиб Улеб, а всего через полгода после того умерла королева Сванхейд, вырастившая его и ставшая самым близким человеком. Встречу с Торлейвом Бер воспринял как возмещение ущерба, посланное судьбой. Обладая, при сдержанный повадках, горячим сердцем, привыкший ценить свой род превыше всего, он истощил силы терпеть потери, и сама честь не смогла бы его утешить в еще одной.
Они въехали в город, к ним хлынула толпа, женщины тянулись к Дединке. Торлейв, соскочив наземь и сняв девушку с коня, отказался выпустить ее из рук, пока Доброван не подтвердит перед всем родом, что отдает племянницу в жены тому, кто вызволил ее из полона.
– Я, конечно, не каган хазарский, я всего лишь любимый племянник княгини киевской Эльги, – скромно пояснил Торлейв изумленным родичам Дединке. – Но зато я больше не допущу, чтобы всякая нечистая рожа держала нож у горла этой девы!
Задерживаться в Былемире сверх необходимого ни Бер, ни Торлейв не хотели, но Торлейв отказался уезжать без Дединки. Не без мысли о том, что вместе с ней былемиричи отдавали кагану свою покорность и дань, он твердо потребовал, чтобы она была признана родичами как его законная жена. Женщины подняли суету, чтобы справить в ближайшие дни хотя бы самые необходимые обряды «посада». Больше всех хлопотала тетка Былеславица – аж просияла от радости, как услышала, что рус берет Дединку в водимые