– Неужели они еще остались? – спросил я. – Книгочерви?
Все-таки хорошо, подумал я. Мы сидим в терминале на Лунной базе, над нашими головами шевелит плавниками «Тощий дрозд», и скоро мы отправимся на нем в межзвездное путешествие, мы рассуждаем о книгах и водолазах, хорошо.
– Увы, и на Земле, и в Пространстве хватает, – ответила Мария. – Этим никто не занимался… А сейчас семьдесят процентов внеземных библиотек поражены книжным червем Вильямса!
– Ого! И как с ним бороться?
Мария поднялась с чемодана, открыла боковой отсек и достала прозрачный цилиндр, наполненный красноватым металлическим порошком или, скорее, опилками. Мария встряхнула цилиндр, опилки ожили и зашевелились.
– Perillus mechaculatus, – пояснила Мария. – Механическая реплика клопа перрилюса – естественного врага червя Вильямса.
Кибернетические клопы против книжных червей.
– Кроме того, надо каталогизировать фонды, – сказала Мария. – Кому-то… Фонды там в полном беспорядке, предыдущего библиотекаря съели…
– Что?
– Съели, – повторила Мария. – Не выдержал, бежал на Иокасту.
– Почему?
– Скоро узнаем…
У меня неожиданно сильно зачесались щеки, а волосы на голове у Марии поднялись и заискрили, железные перрилюсы в банке пришли в еще большее беспокойство, так что из банки стал слышен металлический звук.
Я посмотрел вверх. «Тощий дрозд» опускался, медленно увеличиваясь в размерах.
– Вот, началось, – Мария попыталась пригладить волосы. – Однако, адастра, зведы ждут, идем.
Она спрятала банку с перрилюсами в оранжевый чемодан, мы пошагали к шлюзу.
– Что у тебя с глазами? – спросил я.
Мария сняла темные очки.
Левый глаз у Мари закрылся, веки распухли и слегка посинели.
– Ты теперь одноглазая. Это…
– Это явный синхрон, – перебила Мария. – Мы погружаемся в поток Юнга, Реген близок…
– Надо принимать электролит, – перебил уже я. – Ты приняла электролит?
– Он как кисель по вкусу, не могу его пить… Я думаю сделать повязку. Или это слишком?
Мария прикрыла глаз ладонью.
– Для библиотекаря, наверное, в самый раз, – ответил я.
– Ну да, Кривая Мэри…
Мария надела очки. Красиво..
– Доктор сказал, что это иногда случается. Барьер Хойла, что-то с веком, повреждение нерва. Не все переносят смерть одинаково хорошо… Доктор мне капли, кстати, выписал, смотри!
Мария продемонстрировала – самые настоящие – в стеклянном пузырьке с пипеткой.
– Три раза в день. Это мило, ты не находишь? «Тощий» очень милый корабль, обычно постмортем тест – это комбинаторика – после реанимации воскресшему предлагают решить несколько уравнений, но тут все иначе! Тут надо повторять стихи!
Мария потрогала под линзой заплывший глаз.
– Приснится что в кипящем смертном сне… больно…
Мария поморщилась.
– А мне что-то про листы, – вспомнил я. – И про безнадежные воды. Как ты думаешь…
– Как ты думаешь, Шекспир мог хотя бы подумать, что его строки настолько преодолеют пространство?
– Шекспир… вероятно…
– Я тоже думаю, что нет. Шекспир завещал старшей дочери дубовую кровать, перину из гусиного пуха и пегого мула, вряд ли такой джентльмен задумывался о космосе.
– Люди меняются, – заметил я. – В тридцать лет они думают о космосе, в семьдесят – о перинах и дубовых койках.
Глупо. О перинах и подушках… Ни разу не видел перины. Надо почитать о синхронной физике, я о ней не так уж много знаю, а она, по уверению отца, в кризисе. А бабушка, наоборот, уверена, что синхронизация с потоком случится еще при ее жизни.
– Некоторые считают…
– А некоторые плохо переносят смерть, – сказала Мария. – Плохо… Я в мае шла по пустырю сквозь будней круговерть… больно…
Она опять потрогала глаз и скривилась. Больно.
– Смерть тут ни при чем. Есть определенный процент землян, не совместимый с пространством, – сказал я. – Что-то вроде морской болезни. Это…
Я достал из холодильника третью банку электролита, открыл.
– Да, я слышала. Люди звезд, люди земли…
Мария потрогала пальцами виски.
– Это заблуждение. Земля, в сущности, тоже космос, никакой разницы, космос везде… Никогда раньше не слышала… Я в полдень шла по пустырю сквозь будней круговерть, а мимо по делам своим в пролетке синей Смерть… – прочитала Мария.
– Ты знаешь такие?
– Нет.
– И я не знаю… Мне всегда интересно, кто выбирает эти стихи?
– Наверное, бортовой компьютер.
– Нет, слишком хорошие… Представляешь, есть особый человек, допустим, в академии Циолковского, он весь день сидит и подбирает стихи для постмортем тестов… надо иметь призвание…
Мария задумалась.
– Интересно, как его… как называется эта профессия… селектор, вариатор…
– Выбиральщик, – предположил я.
– Лучше я пойду, – сказала Мария. – Надо отдохнуть, встретимся на обеде…
Но на обед Мария не явилась. В столовой, кроме меня, больше никого не было, это выглядело довольно странно. Понятно, что экипаж занят, работают, но где пассажиры? Можно подумать, что, кроме нас с Марией, никто на Реген не спешил. Где Большое Жюри?
Особенного аппетита я не ощущал, но, помня про рекомендации Уэзерса, съел запеканку и пирожок с яблоками, посидел немного и отправился в кают-компанию.
Там тоже было безлюдно, я сел на диван и стал разглядывать бронзовую модель звездолета. Модель оказалась разборной, полированные панели внешнего корпуса легко снимались, и под ними открывались внутренности.
«Тощий дрозд» – корабль серии «Дзета», дальний грузовой звездолет, построенный по вновь популярной классической схеме – с четкими уровнями палуб, узкими полукруглыми коридорами, с лестницами и лифтами, рубкой в носовой части, с тесными каютами и кают-компанией в форме шара, по такой схеме строились корабли на заре освоения Солнечной системы. Внешне звездолет напоминал дирижабль или, если точнее, мяч для рэгби, несколько неуклюжая форма, не очень совпадающая с названием. Пассажирская палуба располагалась сверху, под нею палуба с навигационными системами – компьютеры навигации занимают половину корпуса, насколько я понял, продвигаясь в глубь модели, «Тощий дрозд» оснащен четырьмя вычислительными комплексами, каждый из которых полностью автономен, в том числе энергетически. Центральная палуба – системный двигатель, гиперприводы, гравитационные компенсаторы, реакторы, вырабатывающие энергию для моторов, опрокидывающих пространство. Нижняя палуба – грузовая. Трюм. Я разобрал корабль и обнаружил, что кто-то поместил в трюм игрушечную заводную лягушку. Маленькую, размером с вишню.
Я стал думать, кто посадил в трюм эту лягушку – ребенок или взрослый? Потом я стал думать, зачем он это сделал. Вспомнил так и не явившегося грузового инженера, подумал – не он ли послал этот знак? Потом завел лягушку, и она с хрустом запрыгала по столу, но на третьем прыжке запуталась в лапах и опрокинулась на спину. Я хотел ей помочь, но вдруг корабль дрогнул, по корпусу пробежала легкая вибрация, снизу послышался гул, словно под палубами разом задвигались целеустремленные детали, лягушка перевернулась на живот и запрыгала дальше.
Гудение моторов и вибрации – всего лишь имитация. Машины «Тощего дрозда» бесшумны, в них нет двигающихся частей, а