Уставая от кошмаров, Даня ненадолго просыпался, и тогда Поля пела ему колыбельные, желая развлечь и утешить. И он не решался просить ее перестать, потому что от этих песен становилось еще хуже. Даня сразу вспоминал про затерянную в лесу избушку и про то, как долго Поля не видела ничего, кроме нее. Вспоминал он и о том, как ненавидела она теперь всякие стены, и о том, что она вышла за него замуж лишь для того, чтобы с ним вместе бродяжничать. Ей нравился не столько сам Даня, сколько его образ жизни, и почему-то это его расстраивало куда сильнее, чем раньше. Должно быть, яд княжны Кати, попавший в кровь, отравлял и душу. А может быть, эти пресловутые кровные узы рвались вот так — с мясом, болью, страхом и отчаянием.
Он не считал дней и ночей, все слилось в один сплошной мрак, но вот наступил тот миг, когда женский голос, который Даня и прежде иногда слышал, деловито произнес:
— Ну что же, Поленька, давай посмотрим, что у твоего благоверного со зрением. Мальчик мой, только не открывай глаза резко.
Даня вообще мог бы их не открывать — мир не представлялся ему сейчас таким уж симпатичным, — но привычно промолчал, погруженный внутрь себя.
Полина рука успокаивающе лежала поверх его.
Легкая повязка, пропитанная то ли травами, а то ли мазью, исчезла. Даня несколько секунд помедлил, потом неохотно подразлепил ресницы, и в его глаза тут же кто-то капнул холодного лекарства. Он сморщился, быстро пожалел об этом — обожженную кожу лица стянуло, — а потом попытался снова.
В комнате было почти темно, и только одна штора совсем немного пропускала внутрь тусклый вечерний свет. Над Даней склонялась кудрявая женщина средних лет, зачем-то топыря перед самым его носом пятерню.
— Сколько? — спросила строго.
— А?
— Сколько пальцев я показываю?
— Моя прекрасная хозяйка, — с усталым профессиональным мурлыканьем начал он, — я вижу достаточно хорошо, чтобы заметить вашу доброту, а еще шайна и тодиса, стоящих за вашими плечами.
— Правда? — удивилась Поля.
Даня повернул к ней голову — и порадовался тому, что не ослеп. Грустно было бы коротать свой век, не любуясь этой круглой мордашкой.
— Да, — сказала кудрявая женщина, — за одним моим плечом смерть, за другим — здоровье. Это монастырь ушедшего бога Лорна, место, где удача и поражение могут настигнуть тебя безо всякого предупреждения. Я его настоятельница, Ольга.
— Ого, — уважительно сказал Даня. Не каждый сможет преспокойно жить с шайном за спиной.
— А я почему не могу рассмотреть никаких духов? — нетерпеливо спросила Поля. — Твоих шайнов я прекрасно видела.
— Это потому, что я твой муж. Мои шайны — твои шайны. А чужих обычные люди не замечают.
— Жаль, — сморщила носик Поля, — духи смерти красивые.
— Многие очаровываются, — согласился Даня.
— Что же, — настоятельница Ольга поднялась, — наш монастырь отличается от других. Здесь нет монахов и послушников, люди вольны приходить и уходить, когда им вздумается. Мы даем кров всем нуждающимся, но не задерживайтесь у нас слишком долго. Забирайте своего батюшку Леонида и проваливайте, как только станет полегче.
— Нашего батюшку Леонида? — переспросила Поля. — Разве он не ваш, священнослужительский?
— Не думаю, что вы хотите вникать в богословские дискуссии, — хмыкнула настоятельница. — Дара дарит жизнь, Мира заботится об умерших, и только Лорн, бог перемен, проходит с нами весь путь от колыбели до могилы. Глупо не понимать очевидного, а ваш батюшка Леонид… — она осеклась, явно разгорячившись. Кажется, богословские дискуссии в этих стенах проходили весьма бурно.
— А шрамы? — спросила Поля. — Шрамы от ожогов останутся?
— Или да, или нет, — пожала плечами настоятельница. — Мы тут не любим давать прогнозы.
И она ушла, тихо притворив за собой дверь.
Даня тут же снова смежил веки, изрядно утомленный такой длинной беседой. Сон уже почти окутал его, как новая тревога кольнула в груди.
— Если шрамы останутся, я буду меньше тебе нравиться? — спросил он с опаской.
— Конечно, — без колебаний ответила Поля. — Ты красивый, на тебя приятно смотреть. А если будут шрамы, то может стать не так приятно.
Эта ее беспощадная честность. Даня и сам пожалел, что спросил.
***
Кровь постепенно успокаивалась, ожоги затягивались, а кошмары отступали. Как-то Даня попросил зеркало и угрюмо обозрел свою физиономию. Кожа зарастала неравномерно, и от губ разбегались тонкие ниточки-молнии — на память о проклятии, видимо.
— Похоже на мрамор, — заметила Поля, увидев его расстройство.
Она валялась рядом на кровати с книжкой заповедей бога Лорна. Поля так мало знала об этом мире, что каждую минуту старалась узнать побольше, с помощью книг или разговоров.
— На симпатичный мрамор или мрамор — обычный булыжник? — уточнил Даня.
Поля подняла глаза от книги.
— Это важно? — спросила она. — Твоя внешность?
— Очень, — серьезно ответил Даня. — Проклятие снято, Полюшка. Теперь мы можем целоваться сколько влезет, ну и все остальное тоже. Наконец-то станем обычной семейной парой, как полагается.
— Ладно, — легко согласилась она и перелистнула страницу. Ни волнения, ни смущения.
Разочарованный всем на свете, Даня выбрался из кровати и, чуть пошатываясь, поплелся на поиски батюшки Леньки. Ему срочно нужно было выпить и закусить богословскими дискуссиями.
***
— Ну а что настоятельница, — батюшка ловко подцепил соленый огурчик, — сурова и несправедлива. Толку молиться одному-единственному Лорну, если божья сила в триединстве?
— Угум, — поддакнул Даня. — Зачем ты вообще сюда приперся?
— По теологическим причинам… Ну и еще поизносился я, Даня. Люди совсем безбожниками стали, не подают на молитвы.
— На утробу твою не скидываются, — Даня ухмыльнулся. — А вот скажи мне, отец, есть ли молитва от соломенного сердца?
— Ты мирские дела к божьим не приплетай, — осудил его батюшка.
— В смысле — не приплетай? — возмутился Даня. — А кто все это затеял? Первая жрица. Она, считай, вообще всех намолила — и богов, и духов. А мне теперь мучайся от неразделенной любви, да еще и духовное лицо отказывает в помощи. А к кому идти простым смертным?
— Кто же замыслы первой жрицы перешибет, — проворчал батюшка, но задумался.
Даня ему не мешал, сидел себе тихонечко и на звездное небо любовался.
— Человек! — вдруг провозгласил батюшка, да так громогласно, что Даня вздрогнул. — Вот кто был в начале времен и кто останется после! Боги приходят и уходят, а люди живут себе как ни в чем не бывало.
— И что это