Первым из оцепенения вышел я.
– Анастасия, а когда же мы удостоимся чести, снова видеть вас?
– Когда? А вот это хороший вопрос, – она легко улыбнулась кончиками губ. – Возможно, что никогда более. Прощайте, мои милые рыцари. Не комильфо юной леди сообщать день и час предстоящей встречи, ибо мы не представлены друг другу. А потому… Прощайте!
Она развернулась и быстрыми шагами стала удаляться в сторону прохода меж двумя доходными домами. В этот миг я ощутил, как Митя нервно сжал меня за пальцы. Я посмотрел на его лицо – оно казалось белым, словно мел.
– Что? – нервно отмахнулся я. – Чего ты там бормочешь?
В ответ он промычал нечто непонятное, указав подбородком в сторону элегантно удаляющейся Анастасии. Я восхищенно смотрел на её узкую и прямую спину. Это была спина балерины. А походка! Какая походка была у этой плутовки. Она не шла, а летела над землей, почти не касаясь ступнями снежного покрова.
– Настя, подождите! – вдруг крикнул я.
Мы оба, не сговариваясь, бросились вслед за рыжей красавицей.
– Да? – она остановилась и окинула нас невинным взором, в котором присутствовало прежнее, доверчивое и чуть наивное выражение. Её удивительная мимика была настолько подвижной, что казалось, будто перед нами упражняется в своем искусстве опытная актриса, а вовсе не гимназистка. Высокомерие аристократки куда-то вновь испарилось с её лица, уступив место девичьей кротости. А после она вздохнула и, взмахнув черными стрелами ресниц, едва слышно произнесла:
– По крайней мере, господа, вам известно, где я учусь.
И после этих слов она стремительно унеслась вглубь двора, оставив нас с Митькой. Мы долго смотрели ей вслед и совершенно по-идиотски улыбались. Оба! В этот миг мы так были похожи друг на друга в своей восторженной глупости.
* * *
Граф закурил, крепко затянувшись дымом. Какое-то время он сидел молча, поглядывая в синеющее окно. Дождь давно закончился. На Монмартр опускались сумерки. В уютной темноте ресторана зажглись неяркие софиты. Было слышно, как музыканты настраивали свои инструменты. На клавишах фортепьяно кто-то лениво разминал пальцы.
– Господа, я слишком злоупотребляю вашим вниманием. Посмотрите, на улице уже почти стемнело. Может, закончим на сегодня? У вас наверняка есть свои дела. Я мог наскучить вам своим длинным и нудным рассказом.
– Нет, нет, граф, если можно, не останавливайтесь, прошу вас, – отвечал я. – У нас с Алексом нет на сегодня ровно никаких дел.
– Да? – он недоверчиво посмотрел мне в лицо, а после перевел взгляд на Красинского. – А вас, Алексей Федорович, не утомили еще мои байки?
– Что вы. Я готов слушать вас хоть всю ночь.
Фортепьянные аккорды стали отчётливей. Из угла зала полилась какая-то ненавязчивая мелодия, похожая на блюз. К счастью, она не звучала слишком громко и позволяла вести и дальше неспешную беседу.
– Ну, хорошо, – кивнул Гурьев.
Он сделал еще несколько затяжек, а после продолжил свой рассказ.
* * *
Таким образом состоялось наше первое знакомство с этой удивительной и весьма странной особой. Наше с Митей обоюдное потрясение было столь глубоким и ошеломительным, что мы еще долго стояли с ним на Остоженке, меж двух доходных домов и глупо таращились в проход, куда удалилась наша королева. Первым очнулся Митя.
– Как ты думаешь, во сколько у них заканчиваются занятия?
– Не знаю, может в три, а может и позднее, – с раздражением ответил я. – А что?
– Да, ничего. Она сказала, что сегодня у неё было только два урока. Поэтому она и шла из гимназии так рано. Интересно, сколько же завтра у неё уроков?
Я посмотрел на Кортнева. В эту минуту мне захотелось наговорить ему каких-то дерзостей о том, что ему вовсе не по чину ухаживать за графской дочерью. Что никто и никогда не разрешит ему общение в ней, не говоря уже о чём-то большем. Сейчас я вспоминаю те свои мысли, и мне становится чудовищно гадко. Гадко и стыдно. И этот стыд я пронёс через все эти годы. Когда я вспоминаю эти греховные мысли, то ей богу, начинаю люто ненавидеть себя за них. И часто думаю о том, что большевики были-таки правы, когда устроили Октябрьский переворот, названный ими же революцией. О, эта самая революция давным-давно была нужна нашим аристократам и буржуа, дабы изничтожить на корню вот ровно такие мысли. А тогда я был доверху напичкан идеями сословного неравенства.
Ну, как же, думал я, ведь если, скажем, купить мещанину Мите новый костюм, то это – вполне себе достойный поступок. Или заплатить за него в ресторации. О, благодаря несчастному Мите я чувствовал себя, чуть ли не меценатом. Но, как только этот самый Митя, помимо еды, решил посягнуть на своё законное право любить и быть любимым, то я тут же готов был указать ему на его место в обществе. И это место я считал рангом более низким, нежели моё собственное.
Как вы уже догадались, всему виной была чудовищная ревность, охватившая мою горделивую душу. Я готов был убить всякого, кто может встать на моем пути к Анастасии. Конечно, до времени я постарался не подавать и виду, что раздражён желанием Кортнева вновь увидеться с Настей. И потом я полагал, что помимо положения и капитала, я был и внешне гораздо привлекательнее своего друга.
* * *
Гурьев поморщился. Мне показалось, что по его щеке и левому глазу прошла едва заметная судорога или нервный тик. Его пальцы вновь потянулись к пачке Мальборо.
* * *
– Я даже не помню, чем закончился тот день. Помню, что мы попрощались с Митей прямо на Остоженке и разошлись по сторонам, даже не договорившись о новой встрече. Весь остаток дня я провёл в каком-то мысленном сумбуре. Я не понимал, что со мною происходит. Я пытался сосредоточиться и, наконец, подумать о предстоящей службе.
«Скоро