Весь следующий день медвежата провели в лености и отдыхе, выставляя округлившиеся животы на солнце и сонно хлопая глазами. К вечеру они поднялись, и мы пошли на вчерашнее место.
На овсяном поле каждый медведь пользуется своей кормовой площадкой и на чужую, занятую другим медведем территорию заходит редко. Очень хотелось, чтобы и у нас было свое место на поле. Я старался придерживаться этого правила еще и потому, что на площадках, где кормились медведи, медвежата вели себя неспокойно, постоянно поднимались на задние лапы, фыркали, прислушивались, при малейшей мнимой опасности удирали в лес и потому плохо кормились.
На поле медвежата тут же принялись за овес. Пока они ели, я, как и вчера, тихо отошел и осторожно залез на свою ветхую сижу – все надеялся увидеть дикого медведя. На этот раз мне повезло. Ровно в восемь часов вечера медвежата разом перестали есть и насторожились. Я прислушался, но ничего не услышал. Катя встала на задние лапы и 10 секунд стояла, не шевелясь. Яшка тоже сделал стойку. Постояли и, беспокойно фыркая, ушли с поля в лес и залезли на березу. Нас разделяло около двадцати метров, и я хорошо видел обоих медвежат. Но через десять минут они слезли и убежали дальше в лес. Слышно было, как они полезли на ель, ту самую, на которой отсиживались вчера. Присмотревшись, я едва мог различить их среди сучьев дерева. Мишки поцарапали по коре когтями, пофыркали и вскоре затихли. Прошло около 20 минут, прежде чем я решился позвать их негромким чоканьем. Мне хотелось, чтоб они не проводили время даром, кормились овсом и накапливали жир для зимы. Едва я подал звуковой сигнал, как в глубине леса, метрах в пятидесяти от того места, где я сидел, сухо хрустнул сучок и чуть слышно фыркнул медведь. Я осторожно, не производя шума, повернулся в сторону подошедшего к полю медведя. Через минуту треск раздался ближе, но медведя я не видел, хотя, судя по доносившемуся из леса слабому шороху, он шел прямо к моей вышке. Я приглядывался до боли в глазах, но ошибся в выборе позиции – медведь подошел с другой стороны, оттуда, где сидели на елке медвежата. Его мощное, со свистом, дыхание послышалось совсем рядом – он нюхал оставленные нами следы у меня за спиной. Поворачиваться было нельзя, но, надеясь на удачу, я стал медленно разворачивать корпус и голову в сторону медведя. Мне оставалось повернуться еще самую малость, когда предательски скрипнула старая доска сидения. Медведь громко, испуганно фыркнул и в два прыжка отскочил в лес. Воспользовавшись шумом, я развернулся.
В тот же самый момент зафыркали, зафукали оба медвежонка. Пришельца это заинтересовало. Он медленно вернулся назад, подошел к елке, на которой сидели медвежата, остановился, понюхал землю, дерево и начал обходить вокруг дерева, фыркая на разные голоса. Он фыркал то громко и решительно, то слабо выдыхал воздух, производя длинные свистящие и шипящие звуки. Медвежата тоже не молчали, и с обеих сторон беспрестанно раздавались звуки разных оттенков и продолжительности. Я едва успевал различать, когда сигнал исходит от малышей, а когда от взрослого медведя. Обмен «приветствиями» продолжался около двух минут. На последок хозяин этого леса два раза коротко, решительно и резко «сказал» «уф-ф-ф, чхуф-ф» и достойно удалился. В кустах мелькнула его бурая, с сероватым подпалом фигура, и зверь растаял в сумерках. Медвежата, продолжая фукать, быстро спустились с дерева и направились за ним! Но едва они выскочили на свежий след зверя, как развернулись, бросились назад и в один миг скрылись