— Давай-ка развеемся, Алексей. А то всё кабинет, кабинет…
И мы отправились в Лейб-гвардейский гусарский полк, шефом которого был Papa. Развеяться.
В полку сегодня были стрельбы. Гусары тоже стреляют, не всё ж им саблями махать. Вернее, шашками.
На стрельбище Papa показал мастер-класс. Стрелял из карабина Мосина — отлично. А потом из экзотики, японского карабина Арисаки. Тоже отлично. Ещё бы не отлично, если в личной коллекции Papa этот карабин тоже есть, и он к нему привычен.
Помимо господ офицеров и нижних чинов, при стрельбе присутствовал оружейник. Внимательно смотрел на Papa, внимательно смотрел на результаты. Видно, было о чём подумать.
Мне тоже предложили пострелять, но я отказался. Не хочу портить впечатление от стрельбы Papa. Да и промажу без сомнений. Ни одного шанса. Стрелять-то далеко нужно. На двести и на пятьсот шагов в ростовые фигуры. А винтовки тяжёлые, даром что карабины. То есть это для меня тяжелые. И большие. Я вообще ни разу не стрелял из винтовки. Ни здесь, ни в двадцать первом веке. Из пистолета тоже не стрелял. Ни из чего не стрелял. Может, пора научиться?
— Не любят наши офицеры японскую винтовку, — рассказывал Papa на обратном пути. — Считают её хуже нашей.
В салоне «Делоне-Бельвиля» уютно. Мягко и тихо. Можно разговаривать, не напрягая голоса. А можно и подремать. Водитель, мсье Кегресс, ехал небыстро, нетряско, нерисково. Это потому что я в салоне. Вообще же Papa любит быструю езду. Как-то признался — так, чтобы Mama не слышала, — что двадцать пять вёрст проехали за двадцать минут. Шоссе специально закрыли на время пробега, чтобы никто не мешал.
— А она действительно хуже, японская винтовка?
— Дело привычки, но привыкнуть к ней можно за десять патронов. Мы закупим эту винтовку у японцев.
— Зачем? Зачем нам японские винтовки, когда есть своя?
— Шоб було, как говорит твой Михайло Васильич. В резерв. Мы способны поставить под ружьё и три миллиона человек, и больше, да только ружей на всех не хватит. Наши заводы стараются как могут, но если удастся купить тысяч пятьдесят японок, мы сможем вооружить три дивизии. Очень не лишние будут, эти три дивизии.
— Мы будем воевать, любезный Papa? — настроение моментально упало. Прямо на дорогу, под колеса автомобиля. Мотора, как часто говорят сейчас.
— Si vis pacem, para bellum, Алексей. Лучше быть готовыми к войне, и не воевать, чем не быть готовыми и воевать.
— Но вы, любезный Papa, сказали Сазонову, что не собираетесь воевать с Австрией. Если я вас правильно понял.
— Ты правильно понял. Мы не собираемся. Но кто знает, что придет в голову другим? А винтовки — не молоко, не скиснут. Вдруг да и пригодятся. А не пригодятся — тем лучше. Полежат на складах, есть не просят.
— Странно как получается. Десять лет назад мы с Японией воевали, а теперь у них винтовки покупаем.
— Политика. Австрия с Сербией сейчас войну начинают, а в будущем, быть может, станут союзниками и будут строить козни против России. Это называется диалектика.
Я сегодня весь день только и удивляюсь. Сначала Papa пообещал сербскому послу дипломатическую поддержку, а больше ничего. Россия не собирается ни объявлять Австрии войну, ни предоставлять Сербии безвозвратный заём на сто миллионов. Во всяком случае сегодня не собирается. А теперь удивил диалектикой. Может, он и Карла Маркса по ночам читает?
Хотя чему удивляться? Мы диалектику учили не по Гегелю, говорил Маяковский. А Papa учил диалектику как раз по Гегелю. У лучших профессоров. Маркса он вряд ли читает, а вот книжечку Струве я у него видел.
Это там, в двадцать первом веке, Papa изображают трусливым, нерешительным и глупым. Историю пишут победители, а победителям непременно нужно показать, что побежденные сами во всём виноваты. Волк и ягнёнок, дедушка Крылов.
Но чем больше я узнаю свою семью, тем более убеждаюсь, что история ошибалась. Или намеренно лгала. Ну, и фактор цесаревича тоже работает, скромничать не стану. Четыре иностранных языка знает? Знает. И не просто знает, а читает, и много читает. Далеко не одну только художественную литературу. У нас в каждом дворце, на каждой яхте, даже в поезде библиотеки. Не для украшения. Да, он не великий учёный, но кругозор его широк.
Не уверен в себе? А кто уверен? Как там у Шекспира, «The fool doth think he is wise, but the wise man knows himself to be a fool». Да, Papa нередко сомневается, лишь полные дураки не знают сомнений.
Но сейчас он меняется. И есть причина.
Ведь что было, и что стало?
Было — наследник — крайне болезненный мальчик, в силу этого растёт экзотическим оранжерейным цветком. Орхидеей. А поскольку мальчик воплощает собой судьбу династии, настроение в семействе тревожное. В ожидании беды. И Николай Александрович, Император и Самодержец Всероссийский, так и жил — в ожидании беды. Императрица Всероссийская — вместе с ним. Плюс чувство вины. Великим княжнам тоже веселья не доставало.
Теперь иное. Я, конечно, болен, но умирать в ближайшее время явно не собираюсь, обострения редки и несравненно слабее, нежели ранее. Хорошо? Хорошо! У меня «активная жизненная позиция» — рисование, сочинительство, интерес к исследованиям Арктики, увлечение достижениями науки и техники. И это даёт практический результат — спасены «седовцы», сказочные повести и графические романы барона А. ОТМА пользуются спросом и в России, и в Германии (а внимание заграницы в России ценится особо), опять же фильмоскопы, берцы, ферязи… Хорошо? Хорошо! И, что, пожалуй, важнее, великие княжны тоже стали много веселее прежнего. Активная жизненная позиция братца распространилась и на них. Помимо сочинительства, у них в жизни появился кинематограф, Ферма, слушают лекции по сельскому хозяйству, Ольга интересуется Законом и Порядком, Татьяна — здравоохранением и образованием, Мария — животноводством, Анастасия — важнейшим из всех искусств. Хорошо? Очень хорошо. Mama глядя на нас, стала и увереннее, и спокойнее. Долг перед династией, можно сказать, выполнен на отлично: что ни ребёнок, то пёрла. Семья стала не просто тылом, а тылом крепким и надёжным. И это придало Papa оптимизма, сил и энергии: базис надстройку определяет! Он теперь много меньше прежнего слушается дядьёв. Что ему дядья, когда он — Император и Самодержец Всероссийский? И есть с кем посоветоваться. С Mama, с Ольгой-сестрой, с Ольгой-дочерью, и даже с наследником. Да, девять лет всего. Зато у него есть дар предвидения.