– Вполне. А еще вы переживаете утрату матери, с которой у вас были сложные взаимоотношения…
– Если можно так выразиться.
– Тем не менее это утрата. Даже если вы ее не любили – что само по себе совершенно нормально – никто не обязан кого-то любить, даже родственника, вы все равно переживаете горевание. Она долгое время была для вас тяжкой ношей, и теперь, когда ее нет, вы не совсем понимаете, как вам быть без нее. Думаю, нам стоит провести несколько сеансов. Не ждите быстрого результата. Вы столкнулись с последствиями серьезной детской травмы.
– Разумеется. Конечно. К концу недели я позвоню, и попытаюсь найти время. – Замявшись, я все же спрашиваю: – Что насчет снотворного?
Доктор Моррис выписывает мне рецепт.
– Он действует две недели с возможностью продления. Принимать по одной за час до сна. Не сочетать с алкоголем. При появлении улучшений сократить дозу до половины таблетки. Этот препарат нужно принимать как можно более кратким курсом, договорились? Он быстро вызывает привыкание. Перезвоните мне попозже, когда сверитесь со своим ежедневником, чтобы мы могли провести сеанс на следующей неделе. Будем надеяться, к тому моменту несколько ночей полноценного сна смогут снять ваше ночное беспокойство.
Доктор Моррис улыбается мне так, словно переживать в самом деле не о чем, и от облегчения у меня слегка кружится голова.
– Огромное вам спасибо. Если честно, я уже чувствую себя немного лучше. Если не принимать в расчет убийственную усталость.
Доктор Моррис провожает меня к выходу. В коридоре, на пути к лифту, она кивком указывает на одну из дверей:
– Может статься, что у меня есть клиент для вас. Один из моих коллег собрался разводиться и спрашивал, могу ли я кого-то порекомендовать. Так что если тема вновь всплывет, отправлю его к вам.
– Отлично. – Лифт оповещает о своем прибытии сигналом. – И спасибо вам. За все. Так хорошо иметь возможность просто все рассказать. Знаете, иногда мне кажется, что я должна все для всех держать под контролем, и это становится непреодолимой проблемой. А я не знаю, как начать разговор о моей матери с Робертом. Я даже не могу вспомнить, когда в последний раз я о ней говорила.
– Рада помочь.
23
Я отправляюсь прямиком в аптеку и забираю назначенный препарат. Доктор Моррис права. Мне и впрямь станет легче, когда я смогу выспаться ночью. А потом уж я доберусь до Фиби и выясню, зачем она пугает Уилла историями о безумных женщинах в детских комнатах. Быть может, я смогу убедить обратиться к психиатру и ее. Мы обе травмированы – чтобы сделать такой вывод, не нужно обладать докторской степенью по психиатрии: любой, кто узнает нашу историю, согласится с этим.
Я уже направляюсь к выходу, как вдруг у стойки с витаминами и снотворным замечаю женщину, лицо которой мне явно знакомо. Замешкавшись, я некоторое время гадаю, не моя ли это клиентка, но едва она, почувствовав мой взгляд, поднимает голову, я сразу вспоминаю. Это она. Женщина, которая привезла мой бумажник.
– Кэролайн?
Сегодня она не в униформе, одета в забрызганные краской джинсы и топ, грязные волосы собраны в неряшливый пучок, и выглядит она уставшей до крайности – ровно так, как я себя чувствую.
– Эмма Эверелл.
Кровь приливает к моему лицу.
– Вы привезли мне бумажник, а я повела себя с вами ужасно грубо. Мне так жаль! У меня выдался дерьмовый день, и что бы я ни делала, выходило так же дерьмово.
– Я помню вас.
Она снова переводит взгляд на стеллаж с лекарствами, явно испытывая неловкость, и мне, вероятно, следует уйти, но я не двигаюсь с места.
– Вы тоже не спите? – кивком указывая на стеллаж, возле которого она стоит, я показываю ей пакет со своим снотворным. – Остерегайтесь использовать «Найт-Найт». Бесполезная штука. Мне пришлось обратиться за более серьезным средством.
– Витамин D.
Она берет с полки пузырек. На внутренней стороне ладони у нее наклеен большой пластырь, немного красный в центре.
– Что случилось с вашей рукой?
– Ничего страшного. Занималась украшательством. Разбила стеклянную панель.
Опустив взгляд, я замечаю у ног Кэролайн две банки с краской. Неудивительно, что ее порез снова кровоточит, раз ей приходится таскать такие тяжести.
– Послушайте, – предлагаю я. – давайте я помогу вам донести это до машины.
– Я на автобусе, – отвечает Кэролайн. – Честное слово, со мной все в порядке.
– Не глупите. – Подхватив каждой рукой по ведерку, на поверку оказавшемуся тяжелее, чем я могла подумать, я от всей души надеюсь, что автобусная остановка здесь неподалеку. – За мной должок. – Я надеваю свою самую широкую улыбку. – Я настаиваю.
– Хорошо, – соглашается Кэролайн, и я чувствую, что она предпочла бы отказаться, но в самом деле не может сказать «нет». Я всего лишь хочу загладить свою грубость, а ей и правда пришлось бы туго с порезом на ладони.
Кэролайн оплачивает покупку, и мы вместе покидаем аптеку, испытывая взаимную неловкость. Я отмечаю, что без униформы она выглядит моложе, менее сурово, но и впрямь очень устало.
– У вас сегодня выходной? – интересуюсь я, чтобы завязать разговор.
– Вроде того. Но дом, помимо прочего, перед продажей нуждается в покраске. Он принадлежал моей матери. Я не могу себе позволить нанять работников, а работы там оказалось больше, чем я предполагала. Но мне действительно необходимо все это закончить, так что никаких выходных. – Кэролайн улыбается мне уголками рта – это искренняя улыбка. – Прошу прощения. Сегодня был как раз такой день.
– Понимаю ваши чувства.
Мне становится теплее оттого, что Кэролайн немного расслабилась. Что-то в ней вызывает в моей душе отклик, только я не могу понять что. Может быть, я смогу ей помочь? Может быть, мы подружимся. С кем-то, кто не имеет отношения к долбаному родительскому комитету. В животе у меня урчит. Когда мы проходим мимо кафе «Уезерспунс», я внезапно слышу собственный голос:
– Как насчет Брекзит-бургера? Мне кажется, там два по цене одного.
– Честно говоря, мне нужно ехать.
– Не заставляйте меня вновь настаивать, – отвечаю я, стараясь придать голосу веселости. – Ненавижу есть одна. Приходится все время пялиться в телефон, притворяясь, что я очень занята. – Кэролайн пока не отказывается, но бросает взгляд в сторону автобусной остановки. – Ну же. Всего полчаса. Дайте отдых вашей раненной руке. Это в знак благодарности за то, что вернули мой кошелек. Хоть мое чувство социальной ответственности протестует, я не могу устоять перед их бургерами