— Ладно, решим вопрос. Что-то ещё?
— Так цех нам новый нужен, а лучше два. С парой дюжин ткацких станов в каждом, — на голубом глазу уточнил Морозов свои потребности, — Как хотите, Ваше Сиятельство, но под нитку такого качества наши существующие станы не слишком пригодны. Грубоваты они, если коротко. Тот же батист порвать могут, когда нитку меж рядов прибивать станут. Они же чуть ли не для парусины строились, а там совсем другие усилия и массивность конструкций нужны. Опять же — нити основы более частые требуются.
— А какой ширины сейчас твоя мануфактура ткани выпускает? — бесцеремонно возникла прямо передо мной моя тульпа Лариска, — Как я догадываюсь, довольно глупой, если мы собираемся говорить о производстве тонких и сверхтонких тканей для одежды. Это для парусины большая ширина имеет значение, то у элитных тканей совсем другие требования. На добрую половину выкроек вполне достаточно ширины в восемьдесят сантиметров вполне, а для ассортимента можно в метр двадцать какую-то их часть изготавливать. Скажем, для особо полных дам или каких-то необычных фасонов.
Хм… Прозвучало её замечание настолько логично, что я даже потерялся, не сразу найдя, что ответить этой ехидне.
Потом взял себя в руки и попросту начал переводить с русского на русский. К примеру, переводить сантиметры в сажени, футы, локти и аршины.
Если уж меня так не хило зацепило, то Морозов и подавно слился, как боксёр, пропустивший апперкот в челюсть и слоняющийся по рингу с выпученными глазами.
Да и потом он вёл себя так, словно минуту назад откровение свыше услышал.
— Ваше Сиятельство, признаю — вы величайшего ума человек! — отвесил он мне здоровенную порцию лести, но от сердца, искренне, — Так ваши же мебельщики эти новые изящные станы нам наверняка смогут соорудить? — посмотрел он на меня с истовой надеждой во взоре.
Во вопрос! Что называется, не в бровь, а в глаз!
Так-то мои мебельщики уже совсем скоро в авиастроителей превратятся! Шутка ли — три заказа на одни только летающие дормезы от первейших лиц нашего государства!
— М-м-м, — совсем не эстетично почесал я в затылке, — Видишь ли, Савва Васильевич, у них работы чуть ли не до конца года расписаны. Может у тебя какие другие мастера есть на примете?
— Есть, как не быть. Я не первый год ткацким промыслом занят. Две семьи только у нас в селе ткацкий стан могут соорудить на заказ, да и в Москве мастерские имеются.
— Во, а твоих сельских мастеров можно выкупить?
Теперь уже Морозов зачесался, только он бороду шерудит, изредка на меня исподлобья посматривая.
— Без земли и семьи не выйдет, — уныло подвёл он итог своего мозгового штурма, — Да и не продаст их барин задёшево. Рублей по триста за семью потребует. Работа их хоть и не слишком востребована, но оброк они исправно платят.
— Землю дам. А цена в серебре или ассигнациях? — поинтересовался я на всякий случай.
— В ассигнациях, конечно! Я давно заметил, что вам в них удобней считать.
— Сын твой с выкупом справится?
— Ежели такие деньги ему доверите, то отчего бы и нет.
— Тогда скажи Селивёрстову, что я велел под твой собственный столярный цех помещенье начать строить. Сам будешь за мастерами следить и станы им заказывать. Строителей у нас в Велье полно, как я погляжу. Некоторые артели так скоро и на постоянной основе обоснуются.
— Мне бы ту артель, что пристрой к храму заканчивает, — тут же сделал стойку Морозов, — Добрые там мастера.
— Тогда сам с ними договаривайся. Заодно узнай, нет ли желания у них под мою руку перейти. Могу выкупить, если их барин наглеть не станет, а дальше на общих основаниях — вольная через пять лет и с деньгами за работу не обижу.
— Ваше Сиятельство, а вы ведь не врёте про вольную, — прищурился Морозов, — Я много думал над этим, и вижу, что верят вам люди. А хуже нет, когда таких обманешь — полыхнёт, не остановишь.
— У меня не полыхнёт, — усмехнулся я, — Всех вовремя отпущу, кто нормально работал.
— Не боитесь без людей остаться?
— Ты же сам только что сказал, что пришлые строители у нас жить готовы! Так отчего бы и другим эта славная мысль в голову не пришла.
— Так крестьяне же…
— А ты пройдись по селу. Выбери время. С людьми поговори. Не всё же бирюком на фабрике сидеть, — попенял я ему, так как знал от своих отставников, что Морозов зачастую и ночует там, в комнате, выделенной ему под кабинет.
— И что мне скажут?
— Ты же сам наверняка пахал когда-то?
— Было дело. И не раз.
— Сохой?
— А чем же ещё.
— А вот теперь представь, что на новый конный плуг давить со всей дури не нужно, просто направляй его и следи, чтобы колесо по бровке пахоты шло. Легче? А с косилкой ещё проще — косарь там на сидении сидит, как барин, который по полю надумал покататься. Если не жарко, так он и ни разу не вспотеет за весь день, зато того же сена накосит столько, что дюжина мужиков — косарей позавидует. Это ли не облегчение? Новшества ещё есть, и их много, просто руки пока не дошли, чтобы они были в нужном количестве и везде. Но одно могу точно сказать — ни одной сохи из Велье в эту посевную не выходило!
— А как же крестьяне свои десятины вспахивали?
— Теми же плугами и боронами, которыми на моих полях работают. Разрешил, чтобы не завидовали и не увечились на своих десятинах, отданных им на прокорм.
— Вот этого я не понимаю, Ваше Сиятельство, зачем?
— Чтобы в пользе общины убедились, — не стал я скрывать свои планы, которые рассматриваю на перспективу, — Как сам думаешь, сможет справедливо оценить добрый крестьянин урожай у себя на поле и сравнить его с тем, что с общинного снято?
— Своими посевами иногда не по разу в день интересуешься, — солидно кивнул Морозов, с видимым интересом поддерживая беседу. — Помнится, молодым сам за две версты бегал на колоски смотреть. Особенно, когда засуха начиналась.
— Вот. А теперь представь, что урожай с общинного поля окажется раза в два — три больше с каждой десятины, чем