– Попробовать за торос сесть? – спросил Мишкин, стоя ссутулившись, на одной ноге, в такой позе, которую сложно описать.
– Давай. Если будем замерзать, то можно ненадолго возвращаться сюда и включать обогрев, – сказал Марк. Он открыл заднюю дверь, выскочил наружу и тут же нырнул за широкий кристалл. Мишкин вылез следом, но замер, когда понял, что на экранах больше нет дрона. Когда вода попала ему на лицо, он, сделав два шага, зашел за тот же кристалл и сел на корточки, как и Марк. Если бы дрон был расположен чуть иначе, то можно было бы укрыться под ним, но сейчас ветер пролетал сквозь это укрытие с огромной скоростью, а капли, стекая по его корпусу, заливали бы людей.
– Дрон не изображается, – произнес Саша.
– Ну что ж, в нашем случае не об этом надо беспокоиться, – сказал Марк.
Ветер свистел, выл, стонал, мечась между наростами кристального леса, будто искал спрятавшихся там людей. Поверхность бурлила от падающих капель, но по Саше и Марку они почти не попадали. Работал только нагрудный фонарь Мишкина, но теперь он не изображался на поверхностях, и поэтому освещение вокруг было скудное. Они сидели, прижавшись друг к другу в небольшом ореоле света, направленного под углом в экранный пол. Со всех сторон из тьмы раздавалась жуткая какофония неземных звуков, будто лесные хищники перекрикивались, маскируя свои голоса, вплетая их в стоны ветра.
– Холодно, но пока терпимо, – произнес Мишкин.
– Все будет хорошо, – сказал Марк, посмотрел вниз и заметил, что и он перестал отображаться.
* * *
Тряслись от холода. Сколько прошло времени – неизвестно. Три часа? Пять? Семь? Фонари дрона за это время ни разу не включали – поняли, что нет смысла это делать, пока не кончится гроза, ведь никто не будет их искать до этих пор. Но греться ходили. Раз пять уже они побывали в дроне. Минут по десять там сидели, боясь, что батарея отключится или взорвется из-за перегрева, а потом снова ныряли за торос. Это ожидание было невероятно мучительным, ведь они понимали, что ждут либо свою смерть, либо спасение, и не было ясности, что из этого явится к ним.
* * *
Терпеть холод стало невмоготу. Сейчас он уже причинял физическую боль. Марк и Мишкин на трясущихся ногах дошли до дрона и втиснулись в него. Стояли в обнимку, согнувшись не пойми как. Если бы не первое сиденье, то можно было бы как-нибудь разместиться стоя, но… увы. Печь грела, но после девяти часов, проведенных на холоде, хотя и с регулярными заходами в тепло, ни Марк, ни Саша не ощущали, что они согреваются. Десять минут пролетели незаметно, и уровень перегрева превысил критический.
– Плевать, – произнес Марк, – если выйду, я умру.
Их обоих трясло, зубы стучали.
– Дождь заканчивается, – сказал Мишкин.
– Закончится дождь и выглянет солнце, – нервно усмехнулся Марк.
Мишкин улыбнулся уголком рта, но глаза его выражали боль.
– Нам конец, – сказал Марк.
– Нет.
– Да. Пора это признать.
– Надо выключать печь, – сказал Мишкин, – пусть остывает.
– Не трогай.
Невзирая на слова Марка, Мишкин трясущейся рукой дотянулся до кнопки выключения. Как только дрон заглох, сквозь щель в стекле начал просачиваться морозный влажный воздух. Холод и влага – ужасная комбинация. Первые несколько минут в салоне дрона было теплее, чем на улице, но дальше температура выравнивалась. Мишкин решил не экономить заряд для прожекторов, и, как только двигатель и батарея остывали естественным путем, включал печь снова. Батарея показывала двадцать два процента заряда, хотя должна была показывать больше семидесяти. Стоять долго в таком положении было невозможно, и они придумали сидеть друг на друге по очереди. Сейчас Марк лежал на боку поджав ноги, а Мишкин, полусидя-полулежа, был на нем. Марк осторожно прижимался к щели спиной, в надежде сохранить тепло, но выяснилось, что дело не в разбитом окне – сквозь стекла дрона без работающей печи тепло уходит быстро, независимо от щели. А еще лежа тело остывало быстрее из-за соприкосновения с холодным корпусом дрона.
Когда поверхность, а вернее сказать, небольшой ее видимый в рассеянном свете нагрудного фонаря участок и ближайшие торосы почернели, Марк с Мишкиным не сговариваясь решили, что они умирают и что именно так начинается процесс смерти мозга. Но умирать им пока еще было рано. Марк заерзал, а Саша привстал, так чтоб и Марк смог встать.
– Что это? – задал бессмысленный вопрос Мишкин, глядя через стекло на теперь уже черные торосные кристаллы. Они выглядели так же, как и отрезанный Геной кусок, – то есть совсем не отражали свет, и поэтому все вокруг сливалось в черную стену, ведь нельзя было определить, какая поверхность дальше, а какая ближе, какой торос за каким находится.
* * *
Пятью часами ранее.
– Биологиня-я-я, – произнес Толя в чат. Он сидел в дроне, словно ковбой в салуне, развалившись в кресле, закинув ноги на приборную панель, а руки сложил за головой. Смотрел вперед на мельтешащие в лучах прожекторов торосы. Веки его были слегка прикрыты.
– Да, мой звездный мужчина.
– Богиня-биологиня, – медленно и выразительно произнес Толя.
– Чего тебе там, скучно, что ли?
– Ты уже занимаешься Виталиком?
– Занимаюсь.
– Есть что интересное?
– Я только начинаю.
Экипаж «Бобра» подъезжал к «Гефесту» после исследования «Спейс Игла». На обратном пути они впятером отключились от общего чата.
– Смотри, только не обижай его, – сказал Толя.
– Главное, чтоб он нас не обидел.
– Что будешь делать с ним?
– Хочу отрезать… – Юля говорила с паузами, будто была сосредоточена на чем-то другом, а не на разговоре, – отрезать хочу… эх, ты ж. Дрыгается…
– Что ты там собралась отрезать?
– Я уверена, что он сделан из какого-то пластика… так… есть!
– Отрезала?
– Да, кончик уса. Буквально сантиметр.
– Ты к нему руками залезла?
– Да, руками залезла. А потом и сама запрыгнула туда. Лежу с ним в контейнере в обнимку. Нет, конечно. Это перчаточный бокс.
– Что?
– Перчаточный бокс, это герметичный прозрачный контейнер c встроенными в него перчатками. В них можно просунуть руки и безопасно исследовать что-нибудь.
– А… понял. Я думал, это просто был аквариум какой-то, куда вы его упаковали.
– Нет. Не просто аквариум. Так… плавится… Виталя твой плавится и течет.
– Течет?
– Да. Я подпалила отрезанный… ого… да-а…
– Ну ты говори, что