— Потанцуем? — спросила девочка смело, потому что стеснялась.
Долгую секунду Андрей всматривался в ее глаза и ответил будто не ей, а самому себе:
— Я… не танцую.
Девочка обиженно вздернула плечиком и удалилась в толпу. А уже через мгновение унеслась в танце с другим, неоробевшим кавалером.
Андрей покинул бал, здесь не было той, которую он искал. Он зашел в свой класс. Странно выглядит знакомый класс вечером, когда ты в нем только один. Едва слышно звучит музыка, а по темным стенам скользят лучи от фар проезжающих машин.
Андрей распахнул окно и глубоко вдохнул воздух весны.
Тихо… Умолкла музыка, лишь изредка шуршат шины по асфальту. И вдруг в этой тишине послышалось отчетливое «стаккато» каблучков по асфальту…
Андрей, перегнувшись через подоконник, пристально следил за сперва приближающейся, а потом удаляющейся фигуркой девушки. Исчезла…
И, по-видимому, это «стаккато» родило в его душе свою музыку, когда он неожиданно и все более увлеченно начал танцевать, мысленно держа в объятьях ту самую, воображаемую. И не слышал, как открылась дверь, не видел, как в изумлении застыли на пороге те самые девушки, одна из которых пригласила его на танец. Он пришел в себя только тогда, когда девушки, прыснув, исчезли.
— А говорил, что не танцует. Подумаешь, строит из себя… — донеслось из коридора.
Спохватившись, Андрей выбежал из класса, скатился с лестницы.
Скорей на улицу, скорей домой…
…Домой он вошел на цыпочках, боясь разбудить мать. Но она не спала и встретила сына обычным вопросом всех мам:
— Есть хочешь?
— Очень! — ответил Андрей.
— А почему так рано?
— Так… — сказал сын.
За столом он уплетал свой ужин с тем аппетитом, который бывает только в юности и на который не влияют никакие душевные переживания.
Сейчас он счастлив потому, что все пережитое, хотя до сих пор и не осмысленное, приносит радость и еще потому, что мать сидит напротив и со счастливой улыбкой смотрит на сына. Их взгляды встречаются. Наверное, его взгляд спрашивает: «Ты что-нибудь понимаешь?», а ее взгляд отвечает: «Все будет хорошо».
Глава четвертая
…Отцвела весна. Началось лето с его самым приятным подарком для школьников — каникулами.
Мать увезла Андрея и Олега в Подмосковье, где у них была небольшая дачка. Они ездили туда каждое лето.
Дачные домики, негустой лесок, прибитая травка на небольшом пляже у речки.
Пляж был центром местной вселенной, с лодочной пристанью, вышкой для прыжков в воду и даже с участочком чистенького желтого песка. Здесь собирались ребята, знакомые только по соседству дач и встречавшиеся только летом. В Москве они забывали друг о друге… И с трудом вспоминали имена летних приятелей после долгой разлуки. Выручало привычное слово «старик»: «Ну, как, старик, дела?» — «Ничего, старина, идут». Обычный, ничего не значащий разговор при встрече.
У Андрея было трое таких знакомых. Он их даже пронумеровал: Первый, Второй и Третий.
Оригинальная компания. Вот уже второе лето они вновь готовились к переэкзаменовке. Это их очень сближало, даже в глазах у них было что-то общее, как у родных братьев.
Андрей познакомился с ними в прошлом году. Они лежали на пляже и лениво следили, как Второй чертил на песочке задачу с иксами и игреками.
«Это хуже нет, когда переэкзаменовка, — изрек Первый. — Что, не получается?»
Задача в самом деле не получалась, и, когда на нее упала тень, Второй раздраженно поднял глаза. Андрей молча присел рядом, взял палочку и написал решение.
За лето они нарешали столько задач, что исписали весь прибрежный песок. Ребята не остались в долгу и научили его нырять с вышки. Далекое прошлое лето…
…В этот раз, завидев его на пляже в черном костюме, они разом забыли о решении новой задачки (будто никуда и не уезжали) и вытаращили глаза.
— Видали чудака? — ухмыльнулся Второй.
— Нанес речке визит, — сострил Третий.
— Человек в футляре, — проявил эрудицию Первый. — Здорово, старина!
— Привет, старики, — поздоровался Андрей.
— С корабля на бал? — спросил Второй, уставившись на костюм.
— Так… — уклончиво ответил Андрей, поставив магнитофон на траву.
— Слушай, у тебя записи Кросби есть? — оживился Первый. — У меня такой диск дома!
— Нет… — виновато ответил Андрей. — У меня тут… природа записана.
— Природа? — удивился Третий. — Какая еще природа?
— Ну, лес… река… дождь…
— Можно? — попросил Первый.
Андрей нехотя включил.
Ребята слушали записи майской грозы, и на Андрея вновь нахлынуло прежнее ощущение, что сейчас вот-вот что-то должно случиться! Особенное! Необыкновенное!..
— Пустое это. Все это, — Андрей широко повел рукой, как бы захватывая и небо, и лес, и реку, — можно даром слушать.
Он торопливо выключил магнитофон.
— А купаться ты тоже в костюмчике будешь? — подмигнул ему Второй.
Андрей молча разделся и побрел к воде. Ребята с криком помчались за ним. Кто-то толкнул его, он полетел в воду… Куча мала… Летят брызги… Смех… Все забыто. Как хорошо летом!..
…А вскоре появился Четвертый, ему, наверное, хотелось подружиться с ними. Иначе зачем бы он располагался всегда рядом и посматривал в их сторону. Ребята делали вид, что не замечают его. У них своя компания. Нужен он больно!..
Как-то, когда они купались, Четвертый, заметив оставленный Андреем на мостках магнитофон, осторожно нажал клавишу. Магнитофон охотно отозвался майской грозой. От громовой канонады Четвертый в ужасе отскочил, а Андрей закричал ему из воды:
— Эй, не балуйся с моим громом!
По вечерам они ходили в ближайший поселок на танцы, а Четвертый, так и не принятый в компанию, маячил в стороне…
Скучно на танцах… Местные ребята во главе с семнадцатилетним верзилой по прозвищу Сутулый выламываются на середине площадки, показывая «столичный» стиль, задирают приезжих, разобщенных ребят-москвичей. Им тоже скучно, да пойти больше некуда. Не станешь ведь каждый день гонять в Москву за шестьдесят километров, где в Центральном парке культуры и отдыха имени Горького, по рассказам Сутулого, играет в «шестиграннике потрясный джаз». А его дружки стоят вокруг развесив уши.
Андрей и его «летние друзья» только снисходительно усмехаются на эти провинциальные восторги.
И здесь, на танцплощадке, где уныло гремела музыка и лениво кружились пары, Андрей не танцевал… И здесь он не находил той единственной, которой уже принадлежало его сердце.
Ее нет, еще