***
Семеновская история подействовала на Александра так сильно еще и потому, что известие о ней совпало с получением сведений о существующих в России, в среде армейского офицерства, тайных обществах. Первый обстоятельный доклад об этом деле государю представил начальник III отделения корпуса жандармов генерал А.Х. Бенкендорф. В этом докладе уже были упомянуты почти все главные действующие лица будущего мятежа.
Бенкендорф советовал обратить особое внимание на:
1) Николая Тургенева, «который нимало не скрывает своих правил, гордится названием якобинца, грезит гильотиной и, не имея ничего святого, готов всем пожертвовать в надежде выиграть все при перевороте. Его-то наставлениями и побуждениями многим молодым людям вселен пагубный образ мыслей»;
2) Федора Глинку: «слабый человек сей, которому некоторые успехи в словесности и еще более лесть совершенно вскружили голову, который помешался на том, чтобы быть членом всех видимых и невидимых обществ, втирается во все знатные дома, рыскает ко всем видным людям, заводит связи, где только можно; для придания себе важности рассказывает каждому за тайну, что узнал по должности или по слабости начальника… и как в разговорах, так и в письме, кстати и некстати, прилепляет политику, которой вовсе не постигает, но блеском выражения и заимствованными мыслями слепит неопытных»;
3) «всех Муравьевых, недовольных неудачей по службе и жадных возвыситься»;
4) «Фон-Визины и Граббе, судя по рассказам, имеющих с ними короткие связи и по действиям их, готовы на все» и т. д.
«При судебном исследовании, — предупреждал Бенкендорф, — трудно будет открыть теперь что-либо о сем обществе (имеется в виду Союз Благоденствия. — С. Ц.): бумаги оного истреблены, и каждый для спасения своего станет запираться; но правительство легко может удостовериться в истине, поручивши наблюдение за сими людьми, их связям и пр., и вследствие того принять на будущее время надлежащие меры… В заключение должно сказать, что буйные головы обманулись бы в бессмысленной надежде на всеобщее содействие. Исключая столицу, где, как и во всех других, много найдется способного воспламениться при обольстительных средствах, исключая Остзейские губернии, лучшее дворянство которых, получая воспитание заграницей, мало имеет отечественного, — утвердительно можно сказать, что внутри России и не мыслят о конституции».
Итак, Александр приехал в Россию уже извещенный о заговоре. Сразу по приезде государя в Царское Село к нему явился генерал-адъютант Васильчиков с новым докладом о тайных обществах. Закончив обычный доклад, Васильчиков сказал, что имеет сообщить о политическом заговоре и передать донос, поданный ему незадолго до восстания в Семеновском полку; донос этот содержал полный список заговорщиков.
Александр долго оставался задумчивым и безмолвным. Наконец, он произнес по-французски:
— Дорогой Васильчиков, вы, который находитесь на моей службе с начала моего царствования, вы знаете, что я разделял и поощрял эти иллюзии и заблуждения.
Тут он снова надолго умолк и затем прибавил:
— Не мне подобает карать.
Оба доклада — Бенкендорфа и Васильчикова — остались без последствий. Александру не хватило духа наказать людей, проповедующих идеалы его молодости, которые он теперь называл иллюзиями. Сохраняя теплое, сочувственное отношение к либеральным идеям, Александр разочаровался, изверился в них. Однако ему тяжко было думать, что он должен отказаться от любви современников и похвал потомков. Сам он сознавал, что внутри империи им сделано гораздо меньше, чем на дипломатическом поприще. Немного позже, при посещении Пензы в 1824 году, у него состоялся следующий разговор с губернатором Ф.П. Лубяновским. Дело было после смотра 2-го пехотного корпуса. Лубяновский, заметив на лице царя явные признаки усталости, сказал, что империя должна сетовать на его величество.
— За что? — спросил Александр.
— Не изволите беречь себя.
— Хочешь сказать, что я устал? Нельзя смотреть на войска без удовольствия: люди добрые, верные и отлично образованны; не мало и славы мы ими добыли. Славы для России довольно, больше не нужно; ошибется, кто больше пожелает. Но когда подумаю, как мало еще сделано внутри государства, то эта мысль ложится мне на сердце, как десятипудовая гиря. От этого устаю.
Но отнестись к полученным сведениям полностью равнодушно он тоже не мог. В нем проснулась болезненная подозрительность — черта отчасти наследственная. Невиннейший жест, слово, шутка немедленно истолковывалась им в дурную сторону. Однажды генерал-адъютанты Киселев, Орлов и Кутузов, стоя во дворце у окна, забавляли друг друга веселыми историями и громко хохотали. Вдруг показался Александр; балагуры, как по команде, смолкли. Спустя несколько минут Киселева позвали к государю. Александр стоял в кабинете перед зеркалом. Некоторое время он смотрел на свое отражение то с одной стороны, то с другой и, наконец, спросил, что, собственно, в его особе может быть смешного. Киселеву стоило большого труда убедить его, что веселая компания смеялась не над ним.
Супруга великого князя Николая Павловича великая княгиня Александра Федоровна свидетельствует о том же: «Ему казались такие вещи, о которых никто и не думал: будто над ним смеются, будто его слушают только для того, чтобы посмеяться над ним, и будто мы делаем друг другу знаки, которых он не должен был заметить. Наконец все это доходило до того, что становилось прискорбно видеть подобную слабость в человеке со столь прекрасным сердцем и умом».
В минуты отрезвления Александр все глубже погружался в религиозные размышления. Он признавался графине Софье Ивановне Соллогуб: «Возносясь духом к Богу, я отрешился от всех земных надежд. Призывая к себе на помощь религию, я приобрел это спокойствие, этот мир душевный, который не променяю ни на какие блаженства здешнего мира». Такая направленность мыслей неизбежно должна была побудить его смотреть на заговор против него как на искупление за 11 марта.
23 апреля на далекой Св. Елене умер Наполеон. Оборвалась еще одна ниточка, связывавшая Александра с прошлым, с миром.
***
Между тем участь греков продолжала волновать общественное мнение в России. Александр отовсюду слышал голоса, требующие военного вмешательства; главой партии войны выступал Каподистрия. Ведение войны с Турцией облегчалось тем, что западные державы были тоже возмущены расправой над христианами и были готовы оказать им военную поддержку. «Если бы в то время проповедовать крестовый поход, — говорит современник, — то повторились бы времена Петра Пустынника».
Уступая этому напору, Александр, казалось, склонялся к давнему плану раздела Турецкой империи в союзе с Францией. 7 июля он сказал французскому послу Ла Ферронэ: «Раскройте циркуль от Гибралтара до Дарданелл, выберите то, что подходит вам, и рассчитывайте не только на согласие, но