— Вот! — он кинул его мне. — Обмотай руки, сгодится!
Хм. Ладно!.. Рванув полоску ткани от хитона — по счастью, он был обычным, а не каким-нибудь божественно крепким — я обмотал ей кулак и со всей силы шибанул по зеркалу.
Гулкий звук разнёсся по лабиринту; стены чуть затряслись… а на стекле появилась трещина.
Небольшая. Но всё-таки это уже кое-что. Значит, стекло не неуязвимо!
Воодушевлённый этим, я ударил снова. И снова, и снова, и снова… Петя и Стерлинг предусмотрительно отошли подальше.
Новый удар… и я тоже поскорее отскочил в сторону. С ужасающим грохотом, звоном и скрежетом стекло начало осыпаться вниз, на пол — большими осколками, многие из которых вполне можно было использовать как оружие.
— Отлично, — пробормотал я, подхватывая один из них. Если разобьётся, можно будет взять другой… тут их много, и они явно крепче обычного стекла. Я поднял взгляд на дыру в зеркале… однако дыры не было. Та затягивалась сама собой, не давая разрушить лабиринт Судьбы.
— Я же говорил, что получится! — Петя постучал себе по виску. — Может, у людей нет столько силы… зато у них есть кое-что получше. Смекалка!
— Ага, ага, — согласился я. — Боги свою давно растеряли, слишком поверили в собственное всемогущество. А теперь вам бы всё-таки убраться куда подальше, чтобы вас не зацепило! Ну, хотя бы, за эти свисающие нити.
Я усмехнулся. Конечно, маскировка смешная, скорее для галочки, но… Если Артемида увидит меня, ей будет уже не до того, чтобы разыскивать спрятавшихся за тонким и ненадёжным укрытием смертных. А там… всё решит наш бой. Пан или пропал, других вариантов нету.
На сей раз Петя и Стерлинг спорить не стали; послушно убрались куда-то за золотые нити Судьбы. Ну… поехали.
— Артемида!,. — громко позвал я. — Я тут думаю о тебе. Вспоминаю… старые, добрые деньки!
Проклятие Богини не давало мне рассказывать об этом никому, но воспоминания и правда воскресали у меня в голове. Раньше я сдерживал их, не давал им расцвести буйным цветом, но теперь картина нашей прошлой встречи буквально вставала у меня перед глазами. И, несмотря на то, что череп тут же пронзила стреляющая боль, я улыбался.
Кто бы мог подумать, что Богиня-девственница окажется так хороша в постели! Божественно хороша, чего уж.
С чего же тогда всё началось? Кажется, с охоты…
…Артемида — Богиня охоты, и вполне логично, что она же и лучшая охотница во всех мирах. Мне же позарез нужно было поймать одну мифическую птицу, чьи перья, по легендам, даровали бессмертие. Загвоздка была в том, что птица не даётся ни одному охотнику, и лишь лучший из лучших сможет отыскать её след.
Так я и уговорил гордую Богиню присоединиться ко мне в этих поисках. Тут всё просто: когда ты веками и тысячелетиями охотишься, когда любая дичь для тебя — так, мелочь на один зубок, ты хватаешься за всё, что похоже на настоящий вызов. Дичь, которую ещё никто — даже ты! — не ловил, невзятая величина. Артемиде хотелось взять её, и она пошла со мной.
Каков был итог этого поиска?.. Птицу мы так и не поймали. Нет, мы нашли её… а вместе с ней нашли и причину, по которой её никто не видел. Видимо, бессмертие птицы не распространялось на неё саму, и тварь давно сдохла; мы отыскали лишь выбеленные временем кости, а от перьев не осталось ни намёка. Правда они что-то там даровали, или это была лишь легенда?.. Узнать это было уже не суждено.
Разочарованные неудачей, мы пустились в обратный путь, обсуждая разных прочих редких тварей и методы охоты. Постепенно, за этим непринуждённым разговором, грань между смертным и Богиней на время стёрлось, и вот уже Артемида рассказывала какой-то забавный случай с охоты, а я от души смеялся над ним.
Так всё и произошло — ночью, на ближайшем привале. А наутро Артемида, осознав произошедшее, вновь натянула маску холодной Богини, резко заявила, чтобы я, смертный червь, забыл всё, что произошло, и наложила проклятие молчания, не дающее кому-либо рассказать о случившемся. Миг — и она уже растворилась в воздухе.
Как об этом узнали её божественные родственнички? Кто знает… у Богов везде глаза и уши. Сейчас важно было не это, а то, что её проклятием можно было воспользоваться. Картины прошлого, казалось бы, давно стёртые из памяти тысячей лет в Аду, воскресали в сознании.
И голос Артемиды за зеркалами звучал всё громче.
— … где ты там, Сизиф? Что ты задумал?
— Здесь я, здесь! — крикнул я, уже чувствуя лишь глухое раздражение. Хотелось поскорее покончить со всем этим. — Давай, иди сюда!
— Думаешь как-то меня обхитрить⁈ — голос Богини раздавался уже, казалось, из-за соседнего стекла.
— Да нет, — в моём голосе прозвучала грусть. — Никаких хитростей — наоборот, всё предельно просто. Ты и я, и честная схватка.
— Что ещё за тон? — фыркнула она, приближаясь.
— Да так… — отозвался я. — Вспомнил… старое. Конечно, у нас ничего не могло быть, но, знаешь, в какой-то другой реальности, в какой-то другой жизни…
— Ни в какой другой жизни у нас ничего не могло быть! — в зеркалах отразилась Артемида; на её лице была гневная усмешка. — Что ты городишь, смертный⁈
— Вот об этом я и говорю, — отозвался я. — В какой-то реальности, где нет смертных и Богов, где мы поставлены наравне… ты ведь мне тогда и правда нравилась, знаешь.
— А мне — нет! — отрезала она. Шаги звучали всё громче, и вот я увидел Артемиду уже не в отражении, а вживую. — Так, развлечение на ночь.
— Однако же, ты оставила меня в живых, — задумчиво заметил я.
— Минутная слабость, — поморщилась она. — А потом не хотела лишний раз вспоминать о тебе, червяк.
В руках Артемиды сверкнуло золотое копьё.
— Но если тебя это так волнует, то я как раз и пришла устранить эту оплошность. Зря ты не выбрался из лабиринта, пока мог.
Я грустно хмыкнул, глядя прямо на девушку передо мной. Несмотря на свой возраст — десятки тысяч, сотни тысяч? — она была такой же юной и, чего греха таить, прекрасной.
Эх… в какой-то иной реальности, где она не Богиня, а я не искатель бессмертия…
— Ну ты хоть скажи напоследок, — поддел