Да, всё правильно: Анжела всё-таки выложила в сеть тот ролик. Тот самый, где Антон признаётся, что всё сделали я и мечники, а не он, клянётся служить Богам, ползает перед Данте на коленях и хочет, чтобы тот прикончил всех свидетелей, включая саму герцогскую дочь. Выложила, как только увидела колебание в глазах отца — и, чёрт побери, страшная штука эти социальные сети!.. Видео разлетелось по Сети с поистине космической скоростью.
Разумеется, сказать, что поднялась шумиха — всё равно что обозвать всемирный потоп «лёгкой непогодой». Столица стояла на ушах; возмущённые люди срывали со стен плакаты, орали под стенами герцогской резиденции и требовали крови. О самих Антоне и его отце ничего не было слышно — судя по всему, им пришлось бежать или укрыться где-то, потому что их бы буквально порвали в клочья, не посмотрев на все титулы и регалии.
Люди могут простить сильным мира сего многое, очень многое. Могут утереться, когда их угнетают, когда о них вытирают ноги. Но публичное согласие служить Богам… такого люди в герцогстве простить не могли.
— В чём же проблема? — откликнулся я из другого кресла. — Ведь ролик выложила в сеть ваша дочь, герцог, со своего публичного аккаунта. Разве это нельзя… взять в оборот, раскрутить?
Герцог оглянулся на меня и слегка кивнул.
— Разумеется. Мы всё это уже делаем, господин Сизиф — давим на то, что Анжела и я вместе почуяли неладное, заподозрили, что Кислевские лгут о событиях в Академии, первыми разоблачили эту ложь…
Заподозрили… ха. Я тихо хмыкнул под нос. Как будто твои спецслужбы не узнали обо всём первыми! Не-а, герцог Адриан, ты просто решил согласиться на эту ложь ради политической уступки, а теперь раздражён, что ставка не сыграла.
Что сказать. Поставил не на ту лошадку.
Впрочем, герцог оказался далеко не самым глупым, а главное — договороспособным человеком, и меня это устраивало.
— Но всё равно, — продолжал он, — хотелось бы, чтобы всё произошло… без меньших волнений. На носу война с Богами, и беспорядки и хаос в этот момент совсем не нужны.
Я пожал плечами.
— Народ во все века был одинаков. Чтобы он успокоился, нужно дать ему новую тему. Если старые герои пали, нужно дать новых или указать на общего врага. Возможно, риторика в духе «Героем у нас может быть каждым», бла-бла-бла, вместо одного распиаренного аристократа Антона — сотни простых ребят…
— Да нет, — поморщился Адриан. — Про простых ребят мы, конечно, рассказывать будем, но всё равно нужен какой-то единый символ. Кто-то, что объединит их и поведёт за собой…
Я встал и подошёл к окну, туда, где ревела толпа, требуя выдать им голову Антона на пике.
— Найти в этой толпе того, кто орёт громче всех, — предложил я. — Дать ему денег, чтобы говорил то, что нам нужно. Поднять его на знамя.
— Думаете?.. — Адриан Аквила покосился на меня.
— В моё время работало, — рассудил я. — Если толпа недовольна старыми кумирами, она сама изберёт себе новых. А если вывести к ним ещё одного аристократа и сказать «Окей, с Антоном мы ошиблись, но вот вам другой герой, этот точно настоящий»… Кто в такого «героя» поверит?
Аквила вздохнул.
— Никто. Толпа должна сама кричать его имя, первой, и тогда уже мы поддержим его… Да. Вот только где взять того, чьё имя она будет кричать?
На меня посмотрели и герцог, и его дочь…
Я равнодушно покачал головой.
— Нет-нет-нет. Я знаю, конечно, что они там орут «Сизиф, Сизиф», особенно после того, как на ролик попали слова Антона. Но я не собираюсь становиться символом, увольте. Просто… не моё.
— У тебя всё равно не получится остаться в тени, — возразила Анжела.
— Не получится, — согласился я. — Но быть не в тени — это одно, а становиться знаменем…
Видел я таких ребят, которые становились знамёнами и символами. Много видел! Даже были среди них по-настоящему храбрые и честные — не такие, как Кислевский, а действительно герои. Были те, которые шли на эту роль с мыслью о лучшем мире. Некоторые даже находили в этом себя, что уж говорить…
Вот только сам я всегда твёрдо держался в стороне от подобного. Не моё. Быть главным, быть символом и примером для подражания, вести за собой толпы… вы знаете, сколько это лишних нервов и хлопот? Нужно быть непогрешимым идеалом — на себя ведь все смотрят! Нужно обо всём думать, всё учесть. Вся ответственность — на тебе, любой провал тут же становится твоей личной виной, даже если ты не имеешь к нему никакого отношения! А если этих провалов станет слишком много — раз, и толпа, что вчера боготворила тебя, уже орёт, требуя твоей крови… как та, что здесь, сейчас, под окнами.
А кроме того, если ты — символ и знамя, у тебя не получится действовать… моими методами. Оставаться сбоку, не быть всё время на виду, выходя из тени только в нужные моменты. Где-то действовать жёстко и некрасиво, зато эффективно. Нет, лидер и паладин должен быть непогрешим…
А я точно не непогрешимый.
— Что ж, — казалось, герцог Аквила не особо расстроился. Или просто не удивился? — Это было ожидаемо, после всех наших прошлых разговоров, так что… Есть другой вариант.
Я вопросительно поглядел на него.
— Народ на вашей стороне, Сизиф, — проговорил он. — Народ мог бы пойти за вами, он поверит вам сейчас. И если вы не хотите быть героем сами… то вы могли бы указать им на героя.
Я покивал.
— Мог бы. Но зачем мне это делать?
— Потому что кто-то же должен быть символом, — рассудил герцог.
— Может быть, — уклончиво ответил я. — Но если я укажу на вашего ставленника и скажу «Это герой», а потом окажется, что он вовсе не идеал… я окажусь там же, где сейчас Антон Кислевский. Нет, такое меня не устраивает.
Я ждал, что Аквила станет убеждать меня, но он лишь задумчиво глядел в окно, будто там не бушевала народная стихия, а цвели в поле ромашки.
— Я и сам думаю, жизнеспособный ли это вариант… Может ли он повести за собой народ, или…
Я поглядел на герцога.
— Сказали