Еще один удачный рейс для нас — это сытая весна, а весна — то самое время, когда пойдут на юг косяки тунца, которых здесь пока еще бьют гарпунами с лодок или ловят убогими сетями. Это я исправлю. Тунец — это жизнь для тысяч людей, благо соли у меня просто завались. Ее выпаривают из морской воды прямо на солнце. Но это будет весной, а пока мне позарез нужен еще один караван судов, загруженных амфорами с пшеницей и ячменем. Дело осталось за малым: требуется надежная база на восточном побережье Крита, до которого от Сифноса два дня пути.
Мы тронулись в путь целым флотом. Три биремы, кораблик критянина Кноссо, который поклялся мне в верности своими богами, и караван купцов, нагруженных всем, чем можно: от расписной керамики и обсидиана до амфор с вином и оливковым маслом, которое здесь было превосходным.
Критянин и впрямь стал бесценным приобретением. К стыду своему, по сравнению с ним мы казались пастухами, никогда не видевшими моря. Ему, чтобы понять принцип работы косого паруса, понадобились считаные часы. Он шептал что-то на своем древнем наречии, гладил ладонью раздувшуюся под напором эфира ткань, а потом слюнявил грязный палец, поднимая его вверх. Ветер явно не был попутным, но корабль бодро бежал вперед, и это его поначалу удивило. Купцы тоже не стали теряться. Они переделали паруса на косые, попросту подтянув край. Не то, конечно, но уже существенно лучше, чем раньше. Видимо, я потеряю монополию на это изобретение, и очень скоро.
В первый день мы заночевали на берегу Санторини, разорив селение пиратов-ахейцев и спалив их лодки, вытащенные на сушу. А вот к полудню дня второго оказались в месте, которое бередило в моей памяти слово Сития. Я туда на машине ездил, когда посещал минойские руины в Палекастро и Като-Закрос.
— Итан! — весело оскалился Кноссо, который после того, как прошлым вечером лично перерезал глотку какому-то старому знакомому, пребывал в приподнятом настроении и всем своим видом показывал, что жизнь-то налаживается. Да, мы на месте. Славный портовый город античности возникнет здесь позже, а пока это обычное селение этеокритян, название которых с языка ахейцев переводилось как «критяне истинные».
Он пересел на свой кораблик и помчал к берегу, пока бабы с детьми не разбежались по окрестным горам, а мужики не ввязались в перестрелку. Тут, по его словам, жили свои. Свои для него — это исконные хозяева острова, а не ахейцы и пеласги, прогнавшие критян из их домов. Он передаст здешнему вождю заверения и клятвы, что мои люди здесь даже горшка битого не тронут.
Деревня, стоявшая на берегу лагуны, не примечательна ничем. Каменные домишки простонародья, крытые тростником, и большой дом здешнего басилея, где второй этаж выложен из обожженного на солнце сырцового кирпича. Этот дом квадратный, с внутренним двориком. Первый его этаж — загон для скотины и склад, второй — жилой. Тут строят так с незапамятных времен, с тех самых, когда на Крите еще умели покрывать фресками стены. Сейчас здесь делать этого не умеет никто. Бывшие утонченные эстеты, купающиеся в бассейнах с горячей и холодной водой, превратились в рыбаков и пахарей, пастухов и пиратов. И им точно не до фресок и не до игр со священными быками. Большую часть своего времени они посвящают тому, чтобы просто выжить.
Местный владыка чиниться не стал и принял нас сразу. Немолодая тетка в длинном, расшитом пеплосе, отделанном тесьмой, пригласила нас во внутренний двор, благо вечерний ветерок уже принес с собой долгожданную прохладу. Наступило то благословенное время, когда дух раскаленной за день земли скрывается соленым запахом моря. Я люблю здешние вечера.
Ячменные лепешки и рыба. Таково было угощение царя городка Итан, правившего гигантской территорией на полдня пути во все стороны. Седой мужик, с чисто выбритым по критскому обычаю лицом, откликался на имя Арксад. Его волосы, украшенные лентами, густой волной спадали на спину. Но, несмотря на это, впечатление он производил серьезное, как и Кноссо, который относился к нему с некоторым пиететом.
— Прими мои подарки, славный Арксад, — я протянул ему очередную порцию серебряных браслетов, золотой обруч на шею и отменное копье с железным наконечником, в которое он вцепился с непосредственностью маленького ребенка.
— Дары богатые, — сказал он наконец и честно признался. — Я не смогу одарить тебя так, чтобы это было соразмерно. У меня нет Золотого острова, как у тебя.
— Одари меня своей дружбой, — ответил я. — И мы будем в расчете. Стань моим гостеприимцем. В той земле, откуда я пришел, такие узы священны. Они ближе, чем родственные. У нас скорее обидят брата, чем того, кто преломил с тобой хлеб.
— Чего ты хочешь от меня, тиран Эней? — прямо спросил Арксад, который дураком отнюдь не был. — Я не стану воевать за тебя. Такая дружба сделает меня врагом с теми, кто живет на закат отсюда. Мне невыгодна такая вражда, я могу не вынести ее. Ахейцы Крита ненавидят тебя, это все знают. Здесь новости идут с той же скоростью, с какой ветер наполняет паруса наших кораблей.
— Я воюю за себя сам, — улыбнулся я. — И я не боюсь рыбаков, которые возомнили себя повелителями волн. Мне нужен проводник по этим водам, нужен приют для моих купцов, и тот, кто даст им спокойный сон. И здесь, на северном побережье, и на восточном, у руин древних дворцов. Я буду давать за это железное оружие для мужчин и украшения для женщин. Ты будешь сыт и силен, а твоя жена будет хвастаться новыми серьгами перед соседками. С хорошим оружием ты надерешь задницу ахейцам и возьмешь себе их поля и скот.
— Это мне подходит, — весело оскалился Арксад. — Хорошая сделка! Мы не тронем твоих людей, а ты будешь давать нам за это железо и золото. Мы договорились, Эней! Я клянусь Ванакой, Великим Богом, творцом сущего, и девой Бритомартис, покровительницей