Первым делом решил навести порядок, хотя логически было бы тут все сжечь. Останавливало только то, что новое мне не на что приобрести. Мой «предшественник» не отличался ни чистоплотностью, ни склонностью к порядку. И собаку он воспитал соответственно, два сапога пара. Точнее два валенка, если уж на то пошло.
Пока я, скрипя зубами, пытался собрать разбросанные носки и объединить их в пару, что оказалось самым сложным (один почему-то оказался в микроволновке), Момо, словно демон саботажа, носилась по квартире, подкладывая под ноги игрушки. Ее новая — резиновый медведь с пищалкой, купленный накануне вечером, трижды отправлял меня в рискованный танец на грани падения. В четвертый раз я всё же врезался коленом в стол, зато открыл для себя новый уровень японского фольклора, произнеся несколько непечатных слов, о которых раньше даже не подозревал. Видимо подключилась память бывшего хозяина этого тела.
Под диваном обнаружил следующий набор: частично обгрызенный когда-то давно и уже засохший кусок курицы, напоминающий мумию фараона-неудачника, пропавший пульт от кондиционера (явно Момо забрала как очередную игрушку), фотографию девушки, которая, судя по пыли валялась здесь со времен эпохи Цин.
Мытьё пола превратилось в дуэль. Я — с тряпкой, Момо — с мокрыми лапами, оставляющими следы в форме лапок ровно там, где я только что протёр. Когда я наконец поймал её, чтобы вытереть лапы, она фыркнула мне в лицо с таким презрением, будто я предложил ей стать веганом.
К полудню, когда влажная уборка была завершена, а голова перестала напоминать колокол, мы отправились гулять. Чтобы не смущать прохожих видом раны на голове, нацепил нелепую бейсболку, которую нашёл на верхней полке в шкафу. Момо, как истинная француженка, терпеть не могла спешки. Она шла, важно переваливаясь, будто королева, инспектирующая свои владения. Пока я размышлял, как объяснить соседям, что «собака не толстая, у нее такая конституция», Момо внезапно села перед детской площадкой и замерла.
— Ну давай же, пойдём, — пробормотал я, дергая поводок.
В ответ — лишь многозначительный взгляд. Тогда я достал из кармана печенье. И тут случилось чудо: Момо встала на задние лапы, положила передние мне на колени и медленно поклонилась, как самурай перед битвой. Рядом застыла девочка с мороженым.
— О-го-го! Собака-самурай! — воскликнула она, восторженно глядя на моего пёсика.
— Нет, — гордо ответил я. — Собака-бульдог. Но с хорошими манерами.
Придя домой с прогулки, решил навести теперь порядок в шкафу. Какая же это оказалась ошибка. Шкаф мне выдал: пальто с пятном, похожим на карту Антарктиды, коробку с ещё одним десятком непарных носков (остальные, видимо, потаскала Момо); футболку с надписью «Я люблю суши», которую я бы не надел даже на Хэллоуин. Момо, как всегда, помогала: залезла в шкаф и зарычала на свитер, приняв его за врага. Потом нашла резиновую курицу (откуда⁈) и устроила бой с тенью.
— Может, хватит? — спросил я, вытаскивая из её пасти свой единственный галстук.
В ответ получил взгляд: «Ты просто завидуешь моей карьере в боксе». В этот же момент зазвонил телефон. «Танаки-сан» — высветилось на экране.
— Канэко-сан, — голос Танаки-сана в трубке напомнил скрежет тормозов. — Вы где? У нас тут запарка, новые поступления грузов, людей на складе не хватает!
— Я на больничном, — процедил я, глядя, как Момо схватила в зубы бумажку с диагнозом. — Пришлю фото выписки.
— Фото? — он фыркнул. — А вдруг вы её в фотошопе сделали?
— Тогда попрошу Момо заверить подлинность печатью лапы, — не выдержал я.
Тишина. Потом гудки. Похоже, Танака-сан не оценил сарказм. Зато Момо оценила — подарила мне кусок обоев.
Клиника пахла антисептиком и чистотой, свет ламп резал глаза, а тишину нарушал только монотонный стук клавиатуры из регистратуры, да неторопливое шарканье бахил по коридору. Я вертел в руках ключи от квартиры, Момо осталась запертая дома в одиночестве. Интересно, переживёт ли мой аккуратно заправленный диван её месть?
— Проходите! — из-за двери донесся уже знакомый мне голос.
Фурукава сидел за столом, изучая мою историю болезни. Его белый халат был безупречен, а взгляд — пронзительным, но усталым, будто за сегодняшний день он увидел всё, начиная с рваных ран и до дыр в человеческой душе.
— Канэко-сан, — он щёлкнул ручкой, — голова ещё на месте? Или уже сдаёте позиции?
Я почесал голову, стараясь не задеть шов.
— Пока держусь. Если не считать, что вчера перепутал соль с сахаром.
— Здорово, — хирург хмыкнул, снимая стерильные перчатки. — Самочувствие? Головокружение? Тошнота? Желание пересмотреть жизненные решения?
— Последнее — постоянно. А так… будто после десятичасового караоке под «энка» в исполнении пьяных самураев.
— Нормально, — он сделал пометку. — А причины травм помните?
Я замер. В памяти всплывали обрывки: скрип ступенек, темнота. И ещё — запах дешёвого одеколона, смешанный с табачным дымом. Чьи-то резкие голоса: «Держи его! Давай быстрее!». Но лица расплывались, как кляксы от кофе на белой скатерти.
— Кажется лестница была, — замялся я, изображая, что усиленно пытаюсь вспомнить. — Наверно я упал, скатился по ней. Вроде бы так.
— Вроде бы? — Фурукава приподнял бровь. — Пробитая голова, переломы ребер, ссадины на спине в форме ботинка, гематомы на предплечьях. Вы либо катились по лестнице с пятого этажа, либо вас использовали как боксёрскую грушу.
— Знаете, как бывает, поскользнулся, упал, очнулся — гипс, — я махнул рукой, будто отмахиваясь от комаров, но внутри всё сжалось.
— Ага. Типичный сюжет для учебника по травматологии про взаимосвязь травм с Земной гравитацией. — Он откинулся на стуле, сложив руки на груди. — Шов заживает. Но мозг не резиновый. Если продолжите летать с этажа на этаж, в следующий раз соберу вас, как конструктор без инструкции.
— А на что это похоже? — спросил я и ткнул пальцем в свой лоб. — Характер травм, я имею в виду.
Фурукава на секунду задумался, вертя в руках неврологический молоточек
— Представьте, что ваш мозг — это мягкий тофу. А череп — ланч-бокс. Теперь встряхните.
— Поэтично, — хмыкнул я, ярко представив себе результат такого эксперимента.
— Это реализм. — Он внезапно наклонился вперёд, и в его глазах мелькнуло что-то вроде интереса. — Вы правда не помните детали?
— Только… — я замолчал, пытаясь поймать ускользающий