— Сюда сверни, — указал я, ткнув пальцем в стекло. — Потом налево. Там короче будет.
— Да ты чего, — буркнул он, — там теперь сквер, лавочки, бабульки с собаками. Уже лет десять как… Ты будто не в курсе.
— В курсе, — спокойно сказал я. — Но там есть ещё проезд. Узкий, но сквозной. Мы по нему одного гнали.
А про себя додумал — помнишь? Зиму девяносто третьего? Взяли Саидова.
Палыч скосил взгляд, покачал головой:
— Нет теперь там проезда. Давно уже.
— Жаль.
— Скажи теперь, что Рябинин натворил? Велосипед — ясно, но из-за одного велика не устраивают такие погони.
— Ты прав, — кивнул я. — Он серийник. Великов было много.
— А-а, понимаю, — хмыкнул Черкасов. — Оперативная информация, не скажешь… Но он, так-то, мой сотрудник. Пятно и на мне.
— Тормози! — крикнул я, вздернув руку в сторону самокатчика.
Безбашенный парень несся нам поперек.
Визг шин, небольшой занос. Самокатчика не задели, но напугали знатно. Он перекувырнулся. Самокат попал под колеса грузовика, а сам парень улетел на газон, поднялся и теперь испуганно потирал лоб. Впрочем, для нас он быстро остался позади.
— Задолбали, — прошипел Палыч. — Понапокупают себе. Раньше в России было две проблемы, а теперь к дуракам и дорогам третья прибавилась: дураки на самокатах.
— Давай влево, — скомандовал я. — Похоже, за город идет. Странно. На палёной-то тачке.
Я глянул на своего внезапного напарника и его начальника в одном лице. Тот, конечно, в секунду меня понял.
— Про трекер он не знает, — проговорил Палыч. — Но то, что в угон заявим, понимает. Не знаю, что на уме у Рябинина. Всю жизнь служил верой и правдой, в начальство выбился и — на тебе…
Я кивнул, а про себя подумал: потерял ты хватку, Палыч, не разглядел упыря. Как бы в подтверждение моих слов он мотнул головой:
— Думал, что в людях разбираюсь, но прокололся… Вот был у меня друг в девяностые. Макс Лютый. Тот, как рентген — людей насквозь видел. Ты, кстати, на него чем-то похож. Не внешне, а чем-то другим. Не знаю, как объяснить…
Не отрывая руки от руля, он пошевелил пальцами, обозначая что-то необъяснимое. Что-то, что я вполне мог понять и никак не мог бы подтвердить.
— Это вряд ли, — хмыкнул я. — Раньше опера на работу, как в бой ходили — мне рассказывали. А мы сейчас — так… больше по базе пробить. Да результатов экспертизы дождаться.
— Дай угадаю… А ты старший опер? Или важняк? Какая у тебя должность вообще?
— Да так, — пожал я плечами. — В штабе там, писарем.
— Хм… А начальник УГРО тебя слушается.
— Женщина — в кабинете начальник, — улыбнулся я. — А в боевой обстановке лучше на мужика полагаться.
— Верно сказал…— кивнул Палыч, дав по газам, когда вышли на дорогу без светофоров. — В мое время вообще в УГРО женщин не было, а тут… целый начальник отдела.
На телефоне точка маяка замерла, будто сдохла. Но подсвечивала красным, не гасла.
— Остановился, — сказал я. — Всё, встал.
— Где? — спросил Палыч.
Я развернул экран к нему:
— Гаражное общество «Энергетик». Знаешь?
— Конечно, знаю, — кивнул он. — Там мы в девяносто пятом с Лютым взяли цыган с жирной партией дури. Вот хохма была, когда приехал их барон и пытался откупиться, вызволить своих. И предлагал не баксы… а тоже наркоту. Бартер, ёпта! Представляешь? Какой непуганый народ раньше был.
— Или просто считал, что все менты продажные, — заметил я.
— Ну… в семье не без урода. А Барон тоже заехал тогда.
— И много уродов оказалось? В твоем отделе… Тогда, то есть…
Решил я пробить почву, мыслишка-крыса грызла мозг. Кто же меня слил?
— Не хочу вспоминать. Что было, то было. Так, нам, по ходу, сюда. Вот грунтовка. Вот только не пойму, на хрена Рябинин сюда поперся.
— Самое тихое, глухое место. Рябинин туда не случайно поехал. Там у него, скорее всего, схрон, — предположил я.
— Схрон?
— Бабки, может, левые документы, загранпаспорт. Такие как он всегда пути отхода готовят. Сейчас возьмёт — и на лыжи.
— Шаришь ты, — усмехнулся Палыч.
Мы свернули с трассы, перескочили рельсы и с шуршанием покатили по выбитой асфальтовой дорожке. По бокам на пустыре — редкие столбы. Потом пошли ряды бетонных коробок с плоскими крышами, залитых черным гудроном. Гаражный массив. Старый, заброшенный на вид. Но внутри — кто знает?
— Вот он, — показал я. — Тринадцатый гараж. Сигнал оттуда.
Ржавые ворота, заросшие впереди травой. Всё так и было когда-то, когда цыган брали. Тихо. Пусто. Только машина тяжело вздохнула мотором, когда двигатель заглушили.
Остановились возле ворот с цифрой тринадцать, нарисованной небрежно краской, которая уже выцвела и частично облупилась. Я выскочил первым, обошёл чуть по дуге и присел на корточки у ворот.
Трава у въезда в гараж бодра, но примята. Не сильно, но важно, что следы свежие.
— Ты смотри… — буркнул Палыч, присев рядом. — Гаражом давно не пользовались, а след свежий есть.
— Он сюда джип загнал, — пощупал я траву.
— Согласен, — кивнул Палыч. — Тогда чего ждём?
Я потянул за ручку. Судя по скважине для ключа, накладной сувальдного типа, но держит основательно.
Рядом послышался звук мотора. Из-за угла, по разбитой дороге, выехала старая «четвёрка», сизая, как подгнившая слива. За рулём — мужичок лет шестидесяти, в кепке и тельняшке. Машина, как аквариум, просвечивает. В приоткрытом багажнике видны ящики с рассадой — торчащие помидорные стебли, а на колышках картонные таблички с подписями крупным шрифтом: «Де-Барао красный», «Сахарный гигант».
«Четверка» встала. Мужичок вылез, недовольно покряхтывая, окинул нас подозрительным взглядом, прищурился:
— Что вы тут… трётесь? — двигатель не глушил, не захлопывал дверцу. — Давеча у Кольки гараж вскрыли, бензопилу и рубанок стырили. Сейчас милицию вызову.
Я машинально сунул руку в нагрудный карман, но остановился. Документами светить смысла не было — не та ситуация. Без санкции здесь крутимся-вертимся и гаражик вскрыть хотим. Палыч это тоже понял.
— Не надо никуда звонить, уважаемый, — сказал он, вытянув из кармана удостоверение в коже