Карлеоне покачал головой в знак поддержки и понимания, куда клонит Калач. И метнул взор на оружейный арсенал. Калач заметил.
– Соберите-ка мне в кучу все, что эти лешие с чужого леса нам в избушку мирную нанесли. Сдадим по прейскуранту, у нас только наше останется, а чужого нам не надо. По факту нашими руками ФСИН бунт подавил, нам благодарность и премия полагается, – молвил Калач, и так чтоб никто не слышал, добавил на ухо Карлеоне: – Походу, заправилы бунта все лаве Царя распилили, но результата не достигли. Ищи теперь свищи бабосики…
Намек Карлеоне понял. Оникс, не произнесший в бараке ни единого слова, тоже смекнул, что алиби у Калача беспроигрышное, и свидетелями у него они самые и есть, Оникс да Мага. Не порешили, и на том спасибо.
Боевая задача была выполнена без потерь. Трофеи в виде горы сданного стрелкового оружия, коробок с пулеметными лентами и ящиков с гранатами перенесли в ковш-отвал бульдозера и вывезли им же с территории ИТК. Выгрузили у речки-вонючки Темерник, сфотографировали и отправили в диспетчерскую службу.
А вот с заложниками дело обернулось иначе. Зэки отпустили медсестру и нескольких надзирателей. И выдали два «двухсотых».
– Во время бунта урки, уже жмуры которые, замочили этих. Зуб на них держали. Один мзду брал за ослабление режима содержания и выдачи поощрений для УДО. А второй ему помогал побоями. Мордовал арестантов почем зря. Я б их под суд. А Сицилиец и его беспредельщики, видишь, на мокрое дело пошли…
Глава 24
Дед Мороз
– Ну вот, Васильич, выполнил-таки обещание дочуркам. Они для вас с Боженой стараются, – Володя Литвин, он же Оникс, напросился сопровождать Правду на мероприятие. Его боевой товарищ находился на реабилитации в санатории после очередного осколочного ранения и отпросился под честное слово у главврача. Иначе бы посетить важный конкурс по художественной гимнастике, в котором дочки выполняли синхрон с лентами, он бы не смог.
Правда прибыл на костылях, без которых пока ходить не мог. В Балаклаве, где проходил конкурс, на набережной было в этот день скользко и снежно. Статуя писателя Куприна была запорошена на голове и плечах знаменитого автора.
Пришвартованные катера и яхты выглядели мрачно на фоне серого моря. Да и ветер дул со стороны входа в бухту. Даже скалы и руины генуэзской крепости Чембало не могли сдержать эти порывы. Чайки попрятались в щелях, а рыбаки повременили со снаряжением сетей.
В море вышли только «устричные бароны», алчные до денег и давно смекнувшие, что черноморские устрицы по вкусу ничуть не хуже французских «Фин де клер» и «Жилардо», а главное – в кофейнях и трактирах Балаклавы и на пляжах Севастополя они продавались раза в два дороже, чем в Париже на Елисейских полях, но в два раза дешевле, чем в Москве.
А сбил бы с ног Васильича этот холодный ветер! Божена бы одна не справилась, а падать морпех может, только приземляясь. «С любой высоты в любое пекло!» – такой девиз был запечатлен над входом в казарму штурмовиков в Казачьей бухте. В этот день Оникс был рядом. Подставлял плечо в буквальном смысле…
Много всего произошло за это время. И много воды утекло. Но дружба и доверие, а главное – уважение, остались.
После окончательного «приговора» военно-врачебной комиссии капитан Литвин не вернулся в часть. А когда предложил взятку, чтобы вновь оказаться в строю, военврачи посчитали, что осколочные ранения в голову повлияли и на когнитивные процессы. Доктора подумали, что офицер «хорохорится», и что они сделали трижды орденоносцу с «мужиками» в ряд одолжение, сохранили своей непримиримой позицией ему жизнь. Ведь после тяжелой контузии и осколочных ранений в череп редко кто выживает. А Литвин, Оникс, выжил. Таким же живучим был и Правда.
– Ты выжил, значит, иди живи! – ставя штамп в заключении, главврач не хотел слышать ни доводов, ни, тем более, разбираться в мотивации морпеха, который твердил, что ему нужно поквитаться с врагом за зятя – какого-то Ромео.
– У тебя своя-то Джульетта есть? – спросил доктор, прощаясь.
– Только сестра. Юлька, – бросил напоследок Оникс и, забрав документы, без медкнижки, отправился в пункт набора ЧВК.
Там закрывали глаза на канцелярские отписки комиссованных, если они оказывались военспецами. Им нужны были те, кому ничего объяснять не надо, кто может штурмовать опорник, закрепляться на рубеже обороны, осуществлять маневренные действия, буксировать в тыл трофеи и эвакуировать раненых. К тому же в «Девять Одинов» записывалось много тех, для кого Родина – не пустой звук, и у кого были личные мотивы посчитаться с националистической заразой.
Оникс был одним из таких и быстро нашел в отряде единомышленников, как, впрочем, и негодяев, способных на самострел, на плен или, еще чего хуже, на мародерство. Благо с преступлениями Годин разбирался строго, в ЧВК функционировала даже предназначенная для разбирательств с подобной уголовщиной структура, типа «военной полиции».
– Наслышан про твои подвиги, – буркнул Правда, не отвлекаясь от постановочного танца дочек.
– А я про твои в Крынках и на островах, – сделал алаверды Оникс так же трижды орденоносцу Правде.
– Тут удивительное дело! Сейчас, может, попроще будет с возвращением в бригаду, на ее основе формируют дивизию, – сообщил по секрету Правда. – С офицерскими должностями беда, много ребят выдвинулось из низов. Лист, например. Или Рыбак вон, на Тендровской косе у маяка с напарником прямо из АК-12 безэкипажный катер расстрелял. Ночью, с газовой вышки! И от дрона-камикадзе увернулся. Его комбриг командиром роты пулеметчиков сделал. Говорит, раз из АК можешь БЭК уничтожить, то из «покемона» наверняка расстреляешь, да и других научишь.
– Ромео Юлькин тоже, говорят, от двух дронов в Крынках увернулся, а третий настиг… – вспомнил безбашенного зятя Оникс.
– Не сам. Ромео украинский снайпер помогал, не поверишь. Два раза спас его, а в третий не смог. За Ромео рой FPV снарядили. В берете погиб наш сорвиголова. Царствие небесное герою.