Я ответила довольно сбивчиво. Кажется, я говорила, что моё сердце осталось с моими ушедшими родителями.
– Довольно, – прервал он меня. – Судьба моя такова, что мне часто, порой слишком часто, приходится выполнять «поручения», о которых мы нынче говорили. Никто в Юте не мог справиться с ними лучше меня, и поэтому я обладаю весьма значительным влиянием, которое я хочу использовать для вашего блага, частично в память о моих ушедших друзьях, частично в своих собственных интересах. Я отправлю вас в Англию, в громадный город Лондон, дабы вы ожидали там означенного мною жениха. Это будет кто-то из моих сыновей, молодой человек вашего возраста и привлекательный настолько, чтобы жемчужина вашей красоты обрела достойную оправу. Поскольку сердце ваше свободно, вы вполне можете дать мне единственное обещание в обмен на все мои дорогостоящие и ещё более опасные начинания, а именно: ожидать прибытия жениха с терпеливостью верной и преданной жены.
Некоторое время я сидела словно громом поражённая. Все браки доктора, насколько мне приходилось слышать, были бездетными, и это ещё более усугубило моё отчаяние. Но я осталась одна, как он и сказал, совсем одна в этом жутком краю, и мысль о побеге и о более-менее приемлемом замужестве зажгла во мне крохотную искорку надежды. Сама не знаю как, но я приняла его предложение.
Моё согласие растрогало его куда больше, нежели я ожидала.
– Вы всё увидите сами! – воскликнул он. – И сами во всём убедитесь!
Он ринулся в соседнюю комнату и вскоре вернулся с небольшим портретом, выполненным маслом. Сквозь грубые мазки на меня смотрел молодой человек, одетый по моде примерно сорокалетней давности, лицо которого очень напоминало доктора.
– Вам нравится? – спросил он. – Это я в молодости. Мой… сын будет таким же, но куда более благородной наружности, наделённый богатырским здоровьем, а главное, Асенат, острым и проницательным умом. Подобные люди встречаются очень редко – один на десять тысяч. Такой человек, сочетающий в себе энергию юности с опытом и рассудительностью зрелости, станет воплощением идеала и сможет достигнуть любых вершин в любой области науки, искусства или предпринимательства. Скажите, разве этого вам не достаточно?
И он трясущимися руками поднёс портрет к моим глазам.
Я быстро ответила, что о лучшем и мечтать не смела, поскольку столь бурное проявление отеческих чувств сильно меня поразило. Но даже когда я произносила эти слова, во мне снова проснулся мятежный дух. Я в ужасе переводила взгляд с доктора на его портрет, на портрет его сына, и, если бы я могла выбрать нечто третье кроме смерти или брака с мормоном, я бы сделала это, не медля ни секунды.
– Ну вот и славно, – произнёс он. – Я не ошибся в вашей силе духа. Теперь вам надо поесть, поскольку впереди вас ждёт долгий путь.
С этими словами он поставил передо мной тарелку с мясом, и, пока я пыталась выполнить его наставление, он вышел из комнаты и вскоре вернулся с кипой какой-то домотканой одежды.
– Это вам для маскировки, – сказал он. – Переодевайтесь.
Лохмотья, очевидно, когда-то принадлежали нескладному мальчишке лет пятнадцати. Сидели они на мне очень мешковато и сильно стесняли движения. Я невольно содрогнулась от мысли о том, как они здесь оказались и что сталось с парнишкой, их носившим. Едва я успела переодеться, как вернулся доктор. Он открыл окно, помог мне выбраться на узкую площадку между домом и нависавшими над ним утёсами и указал мне на вделанную в скалу лестницу с железными ступенями.
– Поднимайтесь как можно быстрее, – напутствовал он меня. – Когда достигнете вершины, идите вперёд, стараясь скрываться за дымом. Рано или поздно дым выведет вас к каньону. Спускайтесь по тропе, в конце которой вас будет ждать человек с двумя лошадьми. Безоговорочно выполняйте все его распоряжения. И помните: молчание! Одно лишь неверное слово может обратить против вас весь сложный механизм, который я запустил во имя вашего спасения. Ну, с Богом!
Подъём дался мне легко. Достигнув вершины, я в мертвенно-белом лунном свете увидела широкий пологий склон. Укрыться было негде, к тому же я знала, что всё вокруг здесь буквально кишит соглядатаями, так что я двинулась вперед, стараясь держаться дымного шлейфа. Иногда он взмывал вверх, подхваченный ночным ветром, и мне ничего не оставалось, как прятаться в его тени. Иногда он стелился очень низко, и мне приходилось идти сквозь него, как сквозь горный туман. Но, так или иначе, дым из этого жуткого горнила скрыл моё бегство, и я добралась до каньона никем не замеченной.
Там, как я и предполагала, меня ждал неразговорчивый, мрачного вида мужчина с парой осёдланных лошадей. После этого мы всю ночь плутали по заброшенным и узким горным тропам. Незадолго до рассвета мы сделали привал в сырой и продуваемой всеми ветрами пещере у подножия скалистой горловины. Там мы прятались до вечера и, как только стемнело, снова двинулись в путь. Около полудня мы опять остановились близ какой-то речушки на лужайке, окружённой густыми зарослями кустарника. Мой проводник достал из заплечного мешка свёрток и протянул его мне, велев переодеться. В свёртке оказалась моя одежда и туалетные принадлежности, включая гребень и мыло. Я привела себя в порядок, глядя на своё отражение в крохотном затоне, и, когда я радовалась тому, что вновь стала самой собой, среди гор раздался какой-то леденящий кровь визг пополам с рёвом. Он стремительно приближался, и казалось, что от него нет никакого спасения. Стоит ли говорить, что я рухнула ничком и завизжала? На самом же деле это был обычный поезд, проезжавший неподалёку, мой спасительный чёлн, мой крылатый ангел, что унесёт меня прочь из Юты!
Когда я переоделась, проводник подал мне саквояж, в