Желаю славы я, чтоб именем моим
Твой слух был поражён всечасно, чтоб ты мною
Окружена была, чтоб громкою молвою
Всё, всё вокруг тебя звучало обо мне…
Она выслушала и пожала плечами:
– «Поражён всечасно». Не слишком ли много? Извини, я этого не понимаю.
Он не стал объяснять. Он понимал, что у Пушкина речь о другом. Когда он рядом с возлюбленной, слава ему не нужна, но когда он волею судьбы в разлуке с ней, слава – единственный способ быть с нею, заполнять её. А ведь он был с нею, заполнял её – и одновременно зачем-то включил это дурацкое радио. Чтобы быть с ней и так и этак, и вблизи и издали? Правда, не слишком ли много? Он вообще боялся говорить с ней о том, что могло бы вызвать разногласия. Он уже столько прожил – и понимал тщету человеческих мнений. Ну какая разница, кто что скажет, у кого какой каприз мысли, какой вдруг нейрон выстрелит в мозгу. Это всё пустое. И ради этих мнений жертвовать любовью? Тем единственным, что придаёт смысл всему? Они поспорят – и вот уже её тело будет не таким мягким и плавным в его объятиях. Она будет сердиться, что-то возражать – а ведь он заранее на всё согласен. Ему нужно только, чтобы рядом были её тело, её голос, её глаза – и не важно, что она говорит.
А что важно? Сологуб? – Да, потому что она пишет о нём. Окуджава, с которым он выпивал несколько месяцев назад? – Да, это важно, потому что она любит его песни, и, когда всё утрясётся между ними, они пойдут вместе на его концерт и он их познакомит. Что ещё? Соседская кошка, которую она иногда приносит в свою квартиру покормить. Шапочка, которую она то надевает, то снимает, спрашивая его, как ей больше идёт. Ветхая этажерка, куда она кладёт исписанные ею листочки. Важен серый цвет – она любит серые платья, и с нею он впервые почувствовал богатство и глубину этого цвета. «Сера теория, мой друг, но вечно зеленеет древо жизни». Какой дурак этот Гёте! (У него теперь дураками были все, кто не имел к ней прямого отношения.) Как будто само дерево не серого цвета! У серого даже больше оттенков, чем у зелёного: от жемчужного до дымчатого, от перламутрового до облачного. Всеобъемлющий цвет, исцеляющий от крикливой пестроты жизни. И этот серый переходит в серебряный – цвет того века, которым она занималась. Вот это важно. А его слова и мнения, которые могли бы её рассердить, не значат ровно ничего. Он достаточно уже их высказал, и ничего в мире не изменилось и не изменится. Главное – чтобы она не менялась к нему.
Когда он через день позвонил ей и предложил встречу, она замялась:
– Давай чуть-чуть подождём. Я хочу поговорить со своей старшей подругой. Послезавтра мы с ней увидимся. А потом сразу созвонимся.
Они не виделись уже четыре дня. Он к ней приехал.
– Понимаешь, подруга сказала, что она за меня боится. Она никогда не видела меня такой.
– Какой?
– Беспокойной. Я не нахожу себе места. Не могу сосредоточиться.
– Это из-за меня?
– Будем считать, что не из-за тебя. Просто у меня такой период. Слишком много всего. Я маленькая девочка, а тут на меня навалилась сложная, совсем взрослая жизнь.
– А с мальчиком ты чувствовала себя спокойно? Ты говорила, что он тебе изменяет.
– Абсолютно спокойно. Он же ещё мальчик. И мне, по сути, было всё равно.
– А со мной не всё равно?
– Нет. Я чувствую, меня что-то давит. Не ты, но что-то… Я сама не могу понять.
– И когда ты это почувствовала?
– Честно? Когда ты включил радио.
– И что случилось?
– Этого было слишком много. И внутри, и снаружи. Я не могу. Я девочка. Куда мне до тебя!
– Это было только раз.
– Не только. Когда ты со мной, я всё время слышу радио. Какое-то большое эхо. Оно меня заполняет.
– И что ты предлагаешь?
– Ничего. Вот именно ничего. Просто побыть в покое.
– Я могу тебя видеть?
– Да, конечно. Но… без этого… Не внутри… Я не готова. Для меня это слишком много.
– Но ты понимаешь, что без этого нельзя. Без этого я не могу. Без этого ничего нет.
– Понимаю. Но давай побудем без этого. А потом будет видно.
– Но как же я буду приезжать к тебе?.. Просто так?.. Сидеть и смотреть… Мне будет очень больно.
– Я понимаю. Какое-то время не приезжай, если так. Я сама дам тебе знать.
Это была их последняя встреча. Потом он вспоминал с завистью об этом мальчике, которому удалось пробыть с ней несколько месяцев. А ему – всего несколько дней. Что станется с теми годами, которые он предназначал для совместной жизни с ней?
Он не понимал, почему именно это существо было послано ему судьбой, чтобы его сломить. Не femme fatale, не соблазнительница, не капризная красавица, не хитрая стерва, а обычная девушка, старшекурсница, с миловидными, но расплывчатыми чертами лица, и сама не вполне ещё взрослая, с характером на вырост. Когда он спрашивал её, чем бы она хотела заняться после окончания института, она отвечала ему трижды по-разному. При первом знакомстве: работать в литературном архиве и раскапывать там неизвестные драгоценные рукописи. Через несколько дней: выучиться акварельной живописи, жить на берегу моря и писать пейзажи. И наконец, уже незадолго до расставания, со смехом, но всерьёз: работать нянечкой в доме для престарелых. Да, она девочка, вся из нежных серо-серебристых оттенков… Но тем явственнее проступала рука провидения, которому не нужна скала, чтобы кого-то