– …та не с басурманкой, чего, – легко сказал Иван.
Не останавливаясь, сломив попутную сосульку с крыши дровяного сарая, громко, будто огурец, откусил.
– …о чём ты, Вань?
– Батька ж окрестил мать. А то как бы она Марией стала, посуди…
– Поп Куприян сказывал: басурманка, – сказал Степан, глядя под ноги.
– Не было ж его тогда ещё в Черкасске, рыжего, откуль ему ведать… – так же легко отвечал Иван, громко сплюнув оказавшийся препротивным лёд. – …часовенка стояла лишь в Монастырском яру. Туда отец с Аляным и поплыли на каюке её покрестить.
– Ну?
– И перевернулися… Каюк утопили… И мать едва не утопла: отец выловил её уж на глубине. Выволок на берег – нахлебалась… Насилу откачали.
– Откуль ты прознал?
– …так Аляной!..
– И что ж?
– Батька и порешил, как ожила: вот-де и покрестили в Дону. Молитву прочёл, вкруг вербы её на руках обнёс, и крест сам надел маточке. Да пешими обратно отправились… А потом уж, как Куприян явился в Черкасск, он всё приступал к батьке: покрести-де. А батька ему: кажную седмицу станем крестить? Раз похристили, и хватит с неё – Господь теперь сам углядит… А как померла, батя, вернувшись до Черкасска, крест ей поставил.
– Не было ж креста…
– А Куприян увидал, да поломал. И Науму нашептал: Тимошка-де басурманке кресты ставит. Так, шептал Куприян, и в богоотменника обратиться можно… Батька тогда, как прийдёт, всё веточками крестик выкладывал на могилке… А как дожди зачнутся и во всякое водополе – замывало крестик-то…
Иван, заскользив, ухватил брата под локоть. Шёл, не отпуская.
– Разве ж так крестят… – сказал Степан.
– А Русь-то как князь Владимир крестил?.. – засмеялся Иван. – В Днепре купал! – Иван махнул свободной рукою в сторону невидимой отсюда русской реки. – Про то и Куприян толковал на проповедях…
…уже подходили к их деревянной, крытой соломой корчме, когда Степан приостановил брата:
– …последнее спрошу, Вань… Свербит всё. Может, хоть ты помнишь…
Иван отстранился, весёлыми глазами глядя на Степана, но тот на улыбку не отвечал.
– Чего, сказывай? – поторопил Иван. – Знобит!..
– …оставил отец то слово, – не сводя с брата глаз, раздельно выговорил Степан, – …какое надобе не забыть?
Засунув под шапку руку, Иван почесал потные кудри.
Оглядел ближайшую, будто прислушивающуюся к пространству маковку подольской церковки, с последней мерцающей звёздочкой у креста.
Глухо, будто по писаному читая, ответил:
– Идёшь по чужую голову – неси и свою.
…громко раскрыв дверь, вышел, не глядя на казаков, хмурый корчмарь.
Где-то совсем близко закричал петух.
Высоко, много выше их, ударил первый колокол, звоня к утрене.
На дне родничка забилась – и стихла, леденея, – последняя беспокойная песчинка. Ручеёк памяти иссяк.