«Я за».
И Марина:
«Я тоже».
Я, разумеется, тут же добавила себя. Уже пятеро. Маловато, конечно, но, может, еще кто-то подтянется?
К вечеру нас уже было десять, и мы увлеченно обсуждали детали. Для тех, кто не сможет присоединиться, решили сделать стрим. Или зум, как получится.
«А можно еще человека пригласить?» — не без колебаний спросила я.
Уверенности, что Степан впишется в компанию, не было. И все же, заручившись общим согласием, я написала ему. И выдохнула с облегчением, когда он ответил, что поедет на праздники в Москву, к дочке.
-----
*Частный музей современного искусства
Глава 24
Мелькнула мысль: а что будет, если я возьму и позвоню Сергею?
Здравствуйте, Сергей Валентинович, это София, хозяйка Пикселя. Нет, я не насчет кастрации. Вы не хотите на Новый год в «Мафию» поиграть?
Да, скажет он, Сонечка, тебе точно доктор нужен. Только не звериный, а психический.
То есть не скажет, конечно, подумает, но не суть.
Похихикав глупо, я написала в чат, что дополнительный человек отпадает, и включилась в обсуждение того, кто что принесет на стол и что нужно закупить.
«А елка будет?» — спросила Марина.
«И елка, и Дед Мороз, и подарки, — ответил Юра. — Как насчет Тайного Санты? У меня есть скрипт, чтобы не тащить бумажки».
На Санту все согласились, голосованием установили стоимость подарка и составили список «категорически нет», после чего Юра запустил свой скрипт. Каждый выбрал с елки шарик с номером, номер превратился в имя, которое видел только даритель. Мне выпал Паша, записавший в анти-список «носки, бухло и символ года». Вот и ломай теперь голову!
Вообще я любила дарить подарки — не меньше, чем получать. Всегда хотелось, чтобы человек порадовался, а не состроил вежливую улыбку, думая, кому бы передарить эту дрянь. Поэтому в обычных разговорах прислушивалась и брала на заметку, если кто-то упоминал свои желания или увлечения. Например, Игорь Ильич однажды обмолвился, что руки никак не доходят разобрать старые фотографии, лежащие по пакетам. Я нашла для него на Авито роскошный винтажный фотоальбом — с обложкой из тисненой кожи, с медными уголками, с плотными картонными листами, переложенными папиросной бумагой.
Кроме него, в моем списке было еще семь человек: мама, Лида с Валиком, соседка Нюша с дочкой, Юра и Степан. Ну и Пиксель, разумеется. Теперь вот добавился Паша. Дополнительно я собирала пакет с шоколадками, конфетами, хорошим чаем и кофе — на всякий случай. Вдруг оперативно понадобится презент, а он у меня как раз и есть. Обычно расходилось все. Точнее, мой пакет пустел, а другой, такой же, наполнялся. Запаса подаренных новогодних вкусняшек хватало до Восьмого марта, а там все повторялось.
Как же я любила декабрь — снег, мороз, солнце, ожидание новогоднего чуда!
Сонька, ты, наверно, до сих пор веришь в Деда Мороза, смеялась Лидка.
Ну не то чтобы прямо совсем, но…
Мне было шесть, когда подружка по детсадовской группе Лилька поделилась страшной тайной: Дед Мороз — это дворник дядя Вася. После утренника с подарками мы спрятались в кладовке за физкультурным залом и подсмотрели, как он снимает бороду и шубу. Ох, как же я плакала! Ну а потом сказала себе: настоящий Дед Мороз не успевает ко всем, поэтому отправляет помощников. А помощником может быть кто угодно, хоть тот же дядя Вася.
Да, я тайно верила, что настоящий Дед Мороз существует… где-то. И что новогодние чудеса случаются. Может, не каждый год, может, вообще раз или два в жизни, но каждого ждет свое чудо. И уже одно его ожидание — само по себе радость.
К моему обычному утреннему ритуалу прибавился еще один, вечерний. Я выключала на кухне свет, зажигала гирлянду, рождественский светильник-горку и сидела на диванчике с Пиксом на руках. В окнах дома напротив тоже мигали разноцветные гирлянды, переливалась огнями елка во дворе, снег пушился и мерцал под фонарями.
Это были минуты тихой радости, мягкой, как кашемировый свитер.
Все будет хорошо. Обязательно!
А еще я в стотысячный раз пересматривала любимые новогодние и рождественские фильмы. «Морозко» и «Чародеи», «Гремлины» и «Рождество в Коннектикуте», Один дома» и «Пока ты спал». А еще варила пунш и глинтвейн. А еще пекла рассыпчатое апельсиновое печенье, украшала сахарными звездочками, связывала шпагатом по три штуки и заворачивала в кальку. Ела сама и угощала того, кто подвернется под руку.
Ну и апофеоз — елка, конечно. Раньше мы наряжали ее вместе с бабушкой Ниной двадцать четвертого декабря — в канун католического сочельника. Нет, она была православной, но всегда говорила: ее мечта — чтобы все христиане отмечали Рождество в один день. В этот день и умерла, так уж совпало. В тот год у нас вообще не было елки. А весной я переехала в бабушкину квартиру, несмотря на недовольство мамы, которая хотела ее сдать.
Тогда мы даже поссорились. Я сказала, что буду платить ей половину потерянной суммы — все равно выходило дешевле, чем снимать. Она отказалась, но дулась еще долго.
В годовщину бабушкиной смерти, двадцать четвертого декабря, я купила елку — настоящую, живую. Искусственных она не признавала. Подрезала нижние ветки, вытащила из кладовки ведерко с речным песком. Растворила в воде таблетку аспирина и две ложки сахара, вылила в песок и поставила в него елку. Так делала бабушка, и елка стояла, не осыпаясь, от Рождества католического до Рождества православного.
С антресолей я достала картонный чемоданчик с игрушками, которые помнила с раннего детства — каждую наперечет. Некоторые еще дореволюционные, пережившие блокаду. Вешала их на ветки и вспоминала бабулю — светло и грустно. Казалось, что она смотрит на меня откуда-то издалека и улыбается.
Так и повелось. И в этом году я тоже купила елку двадцать четвертого. Елочные базары только открылись, выбор был большой.
— Не рано? — спросил Юра, с которым столкнулись у двери парадной.
— В самый раз, — ответила я.
Пиксель наблюдал с любопытством. И даже потрогал лапой ветки.
— Надеюсь, ты не будешь идиотом и не свалишь елку? — спросила я строго.
Ничего не обещаю , ответила рыжая морда.
Подумаю , поддержала черная.
Глава 25
На всякий случай самые ценные и