Я постоянно рассказывал Кенни истории. Иногда вычитанные из книг, а иногда своего собственного сочинения. Мои истории нравились ему больше, чем книжные, потому что в них часто упоминались знакомые ему места и люди.
— Какую тебе историю, крошка Кенни? — спросил я.
— Хорошую.
— Дурачок! У меня все истории хорошие.
— Про приключения, — сказал Кенни.
Историю про приключения так с ходу не придумаешь. Я постарался припомнить прочитанные книжки, в основном старые…
— Я жду, — напомнил Кенни.
И я рассказал ему первую историю, какую смог вспомнить, — про то, как греки сражались с троянцами из-за девушки, в которую все были влюблены.
— Как её звали, ту девушку? — спросил Кенни.
— Э-э, по-моему, Елена, — ответил я.
— Елена? Это не древнее имя. В моём классе есть Елена. У неё брекеты на зубах, чтобы они росли ровно. Однажды на спортивной площадке она целовалась с мальчиком, и они друг с другом зацепились, потому что у него тоже были брекеты. Пришлось позвать пожарных, чтобы их расцепить.
— Врёшь! — сказал я.
— Не вру! Правда, сам я этого не видел, но так мне рассказали. Если бы не пожарные, они бы на всю жизнь остались сцепленными. Им пришлось бы пожениться и так и жить.
— А как бы они ели?
— Не знаю. Врачи вставили бы им трубку и вливали в неё суп.
— Трубку? Куда бы им её вставили? — спросил я.
— Не знаю. Наверно, в задницу.
Оттого что Кенни сказал это спокойным и серьёзным голосом, мне стало ещё смешнее, и от смеха я долго не мог дорассказать историю про то, что грекам удалось победить только потому, что они построили огромного деревянного коня, которого троянцы затащили к себе в город. А ночью греки потихоньку вылезли из коня и подожгли город. Они перебили почти всех троянцев и забрали с собой Елену.
— Зачем они затащили коня в город? — спросил Кенни. — Это же глупо. Надо было сначала проверить, что у него внутри. А потом его сжечь.
Как ответить Кенни, я не знал.
И рассказал ему про короля Артура и его рыцарей, про то, как они всю дорогу сражались друг с другом и спасали запертых в замках дам. Рассказал, как многие из них погибли, разыскивая чашу с кровью Иисуса Христа. Как под самый конец состоялась великая битва, в которой сын Артура был главным у плохих, и Артур убил его, но сам получил смертельную рану. Я рассказал Кенни, что Артур отправился умирать на остров и там то ли умер, то ли нет и что, когда мы совсем уж не сможем без него обойтись, он со всеми своими рыцарями явится нам в золотом сиянии.
10
По ходу историй менялась и местность, по которой мы шли. Сначала на берегу ручья начали попадаться кусты и молодые деревца. Чуть спустя берега стали выше и круче, а ручей — теперь уж совсем похожий на реку — оказался в довольно глубокой расселине. А потом деревьев вокруг стало очень много, и это было хорошо, потому что они укрывали нас от снега и ветра. Деревья стояли голые, но, если присмотреться, на них были видны свежие почки — кулачки жизни, готовые вот-вот развернуться зелёными ладонями.
Всё бы было ничего, если бы не темнело. Солнце не выглядывало с самого утра, просто в течение дня дождливая серость сменилась снежной серостью. Поэтому мы не могли не то что увидеть, а даже почувствовать, как солнце опускается к горизонту. Выглядело всё так, будто кто-то медленно прикручивал регулятор освещения.
— Почему мы ещё не пришли? — спросил Кенни.
— Уже скоро. Через несколько минут выйдем к тропе, а там — раз, не успеешь оглянуться, как уже жуёшь сэндвичи с картошкой.
Тем временем берег, по которому мы шли, стал ещё выше. Ручей теперь уже не звенел, а с рёвом нёсся по здоровенным камням. Ни одного спокойного места на нём не осталось, везде, куда ни посмотришь, вода бурлила и кипела. Взглянув на другой берег, я увидел, что ручей пробил себе ущелье с гладкими каменными стенами.
Лететь с берега в воду было высоко, почти как с крыши дома. Чтобы люди не падали и не разбивались, кто-то отгородил тропинку от обрыва деревянным заборчиком.
Снег перестал или, точнее, превратился обратно в дождь со снегом. Деревья вдоль тропинки стали гуще, и снега под ними нападало меньше, чем на открытых местах. Тина, которую я выпустил побегать, деревьям невероятно обрадовалась и несколько раз подряд присела пописать.
Внезапно я понял, что жутко проголодался. А потом сообразил, что перекусить можно прямо сейчас, не дожидаясь, пока мы придём в деревню.
— Кенни, — сказал я. — Бутеры!
— Что? — спросил Кенни. — Ах да! И газировка ещё осталась.
Бутерброды и газировка лежали у Кенни в рюкзаке, который всю дорогу был у меня перед глазами. Мы остановились у заборчика. Ручей бесновался внизу, но шум его звучал скорее радостно, а не свирепо. Я вспомнил, как в начальной школе звенел звонок с последнего урока и как мы с дикими воплями вприпрыжку вылетали на школьный двор.
Кенни зарылся в своём адидасовском рюкзаке. Готовые сэндвичи он сложил в пакет из-под хлеба и завязал его горловину. Чтобы развязать узел, ему пришлось снять мои перчатки. При виде этого у меня мелькнула мысль о том, как должно быть хорошо и уютно пальцам, согретым мягкой шерстью.
— С чего начнём — с сыра или джема? — сказал я, сглотнув голодную слюну.
— Чего? — спросил Кенни, как будто я заговорил с ним по-китайски.
— Ладно, не парься. Давай какой первый попадётся.
Кенни вытащил из пластикового пакета сэндвич. Я схватил его и жадно откусил.
Ещё немного, и меня бы стошнило. Я выплюнул всё, что оказалось у меня во рту, и, давясь, запил газировкой.
— Чёрт, Кенни! Что это на хрен было?
Кенни растерянно на меня посмотрел:
— Сэндвич…
— Да, но с чем?
— С сыром и джемом, — ответил Кенни. — Как ты сказал.
— Ты сделал одновременно с сыром и джемом?
— Ага. Ты же сам сказал.
— Я сказал тебе сделать сэндвичи с сыром и сэндвичи с джемом.
— Ты сказал — с сыром и джемом. Я так и сделал.
С этими словами Кенни вынул сэндвич и начал его есть. Первые несколько кусков он жевал медленно и внимательно, словно размышляя над смыслом жизни.
— Вкус нормальный, — сказал Кенни.
— Псих, — сказал я, очень стараясь не улыбнуться, и откусил от своего